Александр Неклесса

«МИР ПОСТМОДЕРНА, МИР ИГРЫ ЛОМАЕТ ГОРИЗОНТ ИСТОРИИ»*

1. ПОСТХРИСТИАНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

- Александр Иванович, в каком направлении идёт развитие мира? Можем ли мы определить, какие процессы влияют на это развитие, какое будущее ожидает нас и наших потомков?

- Живя на «краю времен» - на тектоническом разломе исторических эпох - мы вряд ли ясно представляем всю его головокружительную глубину. Тем более скрыт от нас за горизонтом времени истинный облик Града будущего. Боюсь, значительная часть нынешних рассуждений на заявленную тему окажутся, скорее всего, досужими домыслами или, в лучшем случае, - миражем, кривым зеркалом искажающим невидимый ландшафт. Слишком уж велик масштаб перемен. И все же размышления о данном предмете совсем не бесплодны. Да и неизбежны они. Чем более грозные знаки прочитываются в окружающем мире, тем настойчивее наши попытки заглянуть за горизонт, прорвать полупрозрачную пелену времени. И то, что удается узреть сквозь прорехи, еще сильнее подогревает любопытство.

Так или иначе, все мы ощущаем драматизм эпохи. Недаром ведь стала популярной китайская поговорка-проклятье: «Жить тебе в интересное время» (А параллельно, всплыло и прямо противоположное - тютчевское «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...».) Впрочем, иногда кажется, что люди чуть ли не всех времен и народов, даже прозябая в полном историческом вакууме, в глубине сердца полагали: именно их эпоха - уникальна и необычна. И, лишь серьезно разочаровавшись в настоящем, поверив в будни, создавали поражающие воображение сказания о легендарных временах либо недостижимых местах, воплощая гложущую сердце Утопию. Однако именно сейчас степень «удивительности» века настоящего начинает, по-видимому, превосходить все мыслимые ожидания.

В близящемся к концу столетии, мир, судя по всему, подошел к некоему кардинальному рубежу, за которым история круто меняет свое русло. С одной стороны, доминирующая на планете цивилизация достигла пика могущества, став глобальной, а с другой, - она переживает настоящую духовную катастрофу. Христианская культура - живой источник данной «супер-цивилизации» последовательно уступает место иным реалиям, другим формам организации сознания. Так, именно в недрах европейского общества возникли мировые квазирелигии ХХ века: коммунизм, фашизм, либерализм. И сейчас на планете складывается некая интегральная, экономистическая форма мировой идеологии, универсальный язык, на котором говорят различные культуры. Прорисовывается контур нового социального организма, современной версии Глобального Града - Pax Economicana...

Мы присутствуем при заключительных аккордах и сценах эпохи «большого Модерна», охватывающей двухтысячелетний отрезок человеческой истории. Правда, мера данной эпохи отнюдь не в ее продолжительности. Существует исторический порог, который когда-то преодолело человечество. Он связан с началом новой, христианской эры, ставшей именно «модерном» по отношению к миру традиционному. В этой точке как бы переломилось течение истории. Прежний контур социального времени фактически носил циклообразный, замкнутый, если угодно, «бесконечный» характер (хотя и там можно выделить свои эпохи: древнего мира городов-государств, великих империй...). Однако история - в ее современном понимании - все же тысячью нитей связана именно с христианской культурой, с внесением некоего смысла в поток времени, буквальным появлением «нового времени», т.е. самой концепции осевого, векторного времени строительства истории. Общество, возникшее на берегах этой могучей реки, называлось по-разному: христианская или европейская цивилизация, или просто цивилизация, или еще проще - Запад. Впрочем, в движении имен всегда заложен внутренний смысл.

- Но христианский мир ведь не был исторически однородным, он переживал различные состояния?

- Мир христианской культуры рассекают два глубоких шрама. Во-первых, схизма: раскол на западноевропейскую констелляцию и мир восточного христианства. Во-вторых, - галактика «большого Модерна» состоит из двух самостоятельных сегментов: эпохи Средневековья (весьма спорны границы этого периода) и эпохи Нового времени (собственно «модерна»). Хотя существует и более распространенное прочтение истории: средневековье, ренессанс, реформация, просвещение... Более-менее общепринятое понимание Нового времени относит его начало приблизительно к XVI-XVII веку, именно в этот период утверждаются привычный для нас образ мироустройства, стиль мышления, система властных отношений, способ организации хозяйственной жизни.

Однако к нынешнему веку вся эта гигантская конструкция изжила себя и стала постепенно разрушаться. А параллельно начала прорисовываться какая-то новая историческая перспектива, некий социальный постмодерн, для которого нет пока адекватного названия, фундаментального определения, и который я называю просто - Новый мир. На место уходящего в прошлое Нового времени приходит иная эпоха, эпоха Нового мира. И странным образом вся эта смена декораций исторического пути человечества почти совпадает с приближающимся рубежом тысячелетий...

- А в чем конкретно проявляется эта смена декораций? Каков он, новый исторический и цивилизационный контекст?

- Процесс мутации общества Модерна - прежде всего его дехристианизация - радикально меняет и сложившуюся картину мира, и культурно-историческую перспективу. Одним из наиболее существенных феноменов последних лет (наряду с трансформацией и новым устроением самого постхристианского ареала) представляется мне интенсивная перестройка внешнего пространства цивилизации Нового времени, которое мы до недавнего времени привычно называли Третий мир. Это пестрое сообщество - конгломерат самых разных традиционных культур. Впрочем, сразу оговорюсь, не совсем уже традиционных: а скорее культур модернизированных, но модернизированных все же на основе совсем иного культурного текста, чем европейский концерт. Так вот, на пороге ХХI века на просторах данного совокупного оппонента западного мира начинают разворачиваться весьма примечательные и не менее драматичные процессы.

Теперь уже сам Третий мир, кажется, распался на несколько структурных зон, обретя собственный Север и Юг. Это, прежде всего, Новый Восток - сформировавшееся в районе Большого тихоокеанского кольца второе пространство индустриальной цивилизации (в каком-то смысле пришедшее на смену «коммунистической цивилизации», заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум). И другой, еще более своеобразный мир - трансрегиональный «архипелаг» территорий, в той или иной форме пораженных вирусом социального хаоса, переживающих коллапс государственных структур управления (назовем его глубокий Юг).

В свою очередь, эти посттрадиционные образования постепенно сливаются с современным гипер-светским социальным и культурным контекстом западного постмодерна, проникают в него, образуя нечто единое, целое, качественно иное, что вполне можно счесть новой цивилизационной средой, основой и «бульоном» Нового мира.

- В своих работах Вы пишите о серьезном кризисе привычных  социальных институтов. Не могли бы Вы подробнее пояснить эту мысль?

- Европейская, христианская цивилизация, переплавленная в тигле Нового времени, создала ряд общественных институтов: политических, экономических, идеологических, правовых, хорошо приспособленных к ее духовному своеобразию, целям и культурным горизонтам. Сейчас их время подходит к своему логическому концу, «запас прочности» исчерпался. Национально-государственный тип мироустройства, система международных отношений и права, демократическая форма социального управления, индустриальная экономика и даже такой, казалось бы, ее нерушимый ингредиент, как частная собственность, - все эти институты переживают глубинную мутацию, порождая нечто качественно иное.

Мне ближе вопросы экономики, поэтому подробнее остановлюсь на том, какие веские основания для трансформации соответствующих институтов существуют в этой сфере. Экономика эпохи Нового времени, став глобальным феноменом, приближается к ситуации системного кризиса. Она вплотную ощутила свои физические, биосферные, социальные, культурные границы. Об этом - особенно об экологической компоненте кризиса - много говорилось в докладах известному Римскому клубу, в материалах комиссии Г.Х.Брунтланд, на всемирном Экологическом форуме в Рио де Жанейро в 1992 году... Тема эта уже достаточно избита, однако как всякая банальность содержит в себе нечто весьма основательное и трудно опровергаемое.

Помимо биосферных неурядиц, однако, серьезное нестроение на планете - проблема бедности, обездоленности. Поразительно, но с развитием и усложнением экономики разрыв между Севером и Югом не уменьшается, а растет. В некоторых же районах мира наблюдается даже процесс последовательной деградации общества, сопровождающийся абсолютным ухудшением условий жизни. Не правда ли, это достаточно примечательное явление, когда история двух социальных полюсов движется как бы в противоположных направлениях? Не так давно, весной 1995 и осенью 1996 гола, состоялись два больших международных форума: Социальный и Продовольственный саммиты, организованные ООН. Приведенные на них вполне убийственные данные говорят о том, что проблема бедности - её распространение, усугубление - носит, в сущности, не менее императивный характер, чем деградация природы, и уже сама по себе грозит глобальным социальным катаклизмом.

Следующая непростая проблема - масштабное извращение современной экономики, развитие в ее недрах колоссального потенциала чисто спекулятивных и даже деструктивных тенденций. Сейчас возникают формы экономической жизни, которые либо не существовали ранее, либо занимали в прежней реальности маргинальные позиции или же были попросту исключены из легального контекста. Это, прежде всего, разнообразные флуктуации финансовой неоэкономики, а также выстраивание комплексной, диверсифицированной «индустрии порока», получающей доход за счет тех или иных форм деконструкции цивилизации.

Христианское общество с определенным подозрением относилось к денежному обращению, особенно к ссудному проценту, который был прямо запрещён в Библии. Доминирующей формой деятельности в эпоху Нового времени стала конструктивная, индустриальная экономика, по отношению к которой финансовая носила все-таки дополнительный характер. А сейчас наблюдается совершенно иная ситуация - виртуальная финансовая неоэкономика существенно перехлестывает объёмы экономики реальной и начинает её «проедать».

В ряде регионов промышленное производство, являясь заложником финансовой ситуации, постепенно переходит под тотальное «косвенное управление» финансовых групп, достаточно своеобразно понимающих смысл хозяйственной деятельности, обладающих собственным экономическим менталитетом и целеполаганием. Параллельно происходит нечто вроде плавной девальвации прав отдельного собственника на свободное распоряжение имуществом, имеет место как бы расщепление властных полномочий между ним и кредитно-финансовым оператором. При этом финансовая неоэкономика все больше концентрирует в своей сфере энергию цивилизации, ее интеллектуальные, творческие потенции, научно-технические и материальные ресурсы.

В результате, если сейчас, в конце ХХ века, провести тщательный анализ внутреннего содержания валового продукта мира, структуры глобального долга, совокупного объема разнообразных финансовых операций (особенно операций с производными финансовыми инструментами), а затем попытаться соотнести между собой выявленные параметры «номинальной» и «реальной» активности, то, не исключено, получится нечто аналогичное алармистскому докладу Медоузов о пределах роста, но уже в финансово-экономической области...

С другой стороны, распечатывание запретных видов деятельности, разъятие хозяйственной плоти в ходе деконструкции цивилизации способно породить самостоятельную трофейную экономику. Эдакий «авто-колониализм» расхищения и проедания ценностей и ресурсов, накопленных всеми предыдущими поколениями жителей Земли. К этой же категории «экономического инцеста» можно отнести и своеобразную индустриализацию ряда криминальных и прямо деструктивных способов извлечения прибыли.

Это, прежде всего, «поставленные на поток» производство и распространение наркотиков, рэкет, казнокрадство, хищения, коррупция, контрабанда, нелегальный оружейный бизнес, захоронение отходов, биржевые и компьютерные аферы, скупка краденого, торговля людьми (и их органами), производство и распространение фальшивых денег, перекачивание и отмывание грязных денег, «коммерческий терроризм» и т.д. Симптоматично, что некоторые из видов деятельности, в сущности той же природы (откровенные финансовые спекуляции, игорный бизнес, распространение порнографии и некоторые другие виды «индустрии порока»), расположены в легальной сфере, а их коммерческий результат включается в подсчет ВВП соответствующей страны.

Эффект от разрастания, усложнения и диверсификации подобного извращенного параэкономического «базиса» начинает все сильнее сказываться на «большом социуме», подрывая его конструктивный характер, вызывая многочисленные моральные и материальные деформации, ведя к внутреннему перерождению. Одновременно, в результате воздействия тех же деструктивных процессов и тенденций, на «обочине цивилизации» зреет новая и весьма непривычная форма социальной организации. Мир Постмодерна ломает привычный горизонт истории.

- Материальные основания современной цивилизации видимо действительно пошатнулись. Ну, а в чем же Вам видится проявление именно духовного кризиса?

- Отсчет времени современной эпохи западноевропейской цивилизации начинается где-то с периода разделения церквей, обособления европейского Востока и Запада, крестовых походов, географических открытий... В недрах общества постепенно зреет «алхимическое зерно» - идеология гуманизма, которая несёт в себе идею гегемонии светского общества (а, в конечном счете, и идею атеизма), поскольку человек, а не Бог, становится центром вселенной.

Гуманизм реализует свое содержание в ряде достаточно противоречивых явлений: в процессах секуляризации, индивидуализме, развитии искусств, науки и техники... Человек, осознав в какой-то момент, что «знание - это сила», почувствовал себя хозяином мира. В итоге произошел мощный социальный и интеллектуальный взрыв, выброс колоссальной творческой энергии, позволившей построить современное нам богатое и технически развитое общество, реализовав для части населения планеты своеобразный «позолоченный век». Однако дальние горизонты гуманизма обнаруживают себя лишь в постхристианском мире, где гуманизм, парадоксальным на первый взгляд образом, начинает проявляться как антигуманное мировоззрение.

Приведу лишь один, но достаточно яркий пример в подтверждение сказанному. О закономерности подобного, согласен, парадоксального тезиса свидетельствует, на мой взгляд, постепенное вырождение столь же популярной, сколь и неопределенной концепции устойчивого развития в пакет различным образом завуалированных предложений о коррекции численности населения планеты, с целью сохранить привычный уровень комфорта, соответствующий достоинству человека. (См., например, материалы Каирской конференции по народонаселению осени 1994 г.). Меры эти между тем начинают все больше походить на планы универсального геноцида бедняков (и нерожденных) как своеобразного окончательного решения демографического вопроса.

Лично же мне данная коллизия подозрительно напоминает сюжет одной английской баллады о добродетельном и рачительном епископе, пригласившем на пир нищих и калек, да и очистившем от «нахлебников» и изгоев землю, сжегши их. Возрожденческо-просвещенческая версия гуманизма оставалась «цветущим древом», пока развивалась в определенном контексте. Но дерево это из совсем другого сада, и приносит оно горькие плоды.

- Чем же таким особенным отличалось христианское общество от предшествовавшего ему традиционного?

- В том, что возникла свободная человеческая личность, свободная от «дурной бесконечности» бытия. В традиционном обществе человек фактически не обладает личностью и свободой, его бытие регламентировано, его действия как бы заранее предопределены, поэтому и течение времени носит замкнутый характер. С утверждением же в мире христианского мировоззрения появилось понятие ультимативной человеческой свободы, резко раздвинулся горизонт истории, мир людей ощутил смысл и вкус движения времени.

Но одновременно появляется и возможность злоупотребления свободой, возникает горизонт «второго грехопадения» как альтернативного конца истории. Человек рискует потеряться в иллюзии своего могущества, став на поверку тенью собственного бытия. Так же как и сама свобода способна деградировать до эгоистического своеволия, универсальной войны «всех против всех».

Успех же процесса покорения природы может обернуться «обратным действием», т.е. внутренним покорением человека природой, тотальной материализацией его бытия и устремлений. Вот на этом-то мелководье (я имею в виду вымывание христианского сознания, его перманентную секуляризацию) зародились и пышно разрослись упоминавшиеся великие идеологии ХХ века.

Здесь же, на мой взгляд, кроются и темные истоки глубинной трансмутации современного мира, генезиса экономизма как главенствующей идеологии времени. Подобная форма сознания утверждается в роли своего рода псевдорелигии, возрожденного культа золотого тельца, а универсализируясь, вовлекает в сферу своего действия и разнообразные модернизированные сообщества, тщится охватить буквально все сферы человеческого бытия.

- Вновь в нашей беседе всплывает тема модернизированных стран, т.е. Третьего мира. Не могли бы Вы охарактеризовать это понятие подробнее?

- Определение «Третий мир» сейчас, как правило, трактуется в рамках некой иерархии: Первый мир - наверху, Второй где-то - посредине, Третий - внизу. Либо как промежуточное пространство между «капиталистическим Западом» и «коммунистическим Востоком». А ведь первоначальное значение термина было совсем другое. Его создал в 1952 году французский учёный Альфред Сови по аналогии с понятием «третьего сословия», некогда сокрушившего прежнее мироустройство.

Фактически, в послевоенные годы на мировую арену выходит новый динамичный персонаж. То, что в прошлом было маргинальным пространством цивилизации, колониальной периферией, находившейся где-то за пределами истории и Ойкумены, - сообществом, которое как бы и не рассматривалось с точки зрения магистрального хода событий, - стало все чаще включаться в актуальный контекст. Но ведь и историческое «третье сословие» (буржуазия) выросло когда-то в недрах феодализма, породив, однако со временем свой собственный мир - знакомый нам мир капитализма.

Альфред Сови точно уловил исторический момент, когда Третий мир стал выпрямляться, и данное понятие стало устойчивым концептом. Игнорируемый, третируемый Третий мир был способен (по мысли Альфреда Сови) в будущем занять совсем иное место в мировой иерархии. Мысль эта в середине ХХ века все же казалась чересчур экстравагантной, и термин «Третий мир» со временем приобрел более простой, более привычный для нас смысл.

Время, однако, по-своему расставляет игроков на планете, переиначивая мозаику человеческого сообщества. Теперь, на рубеже ХХI века, после стратегического поражения коммунизма, именно «Новый Третий Мир» начинает выступать как главный совокупный оппонент западной цивилизации. И как знать, быть может, в будущем веке именно ориентализации суждено сменить модернизацию в качестве господствующей тенденции времени. Недаром столь широкое распространение получают тезисы об «исламской угрозе», «экспансии конфуцианского мира». Действительно, формирующийся в рамках Большого тихоокеанского кольца мир начинает претендовать на роль альтернативного цивилизационного центра в новой, постмодернистской версии истории.

2. «ТЕМНЫЕ ВЕКА» ТРЕТЬЕГО РИМА

- А как же Россия? Как влияют на нее все эти процессы? Какова степень их реализации в нашей стране?

- Мне кажется, что непосредственная близость драматичных событий, охвативших Россию за последние пять-десять лет, во многом просто заслонили от нас и внешний мир, и непростые процессы постмодернизации, в нем разворачивающиеся. Живя своим, достаточно напряженным настоящим, мы утратили ощущенье дальних горизонтов истории. А ведь не исключено, что корень российских бед, их кощеева игла - расцвет таких, к примеру, характерных реалий, как финансово-криминальный синтез - тесно связаны все с тем же процессом деградации цивилизации. Что если аналогичные коды во многом повлияли и на логику событий, происходящих в России, в том числе на протяжении последнего десятилетия?

В России та же самая цивилизационная катастрофа - дехристианизация общества - началась гораздо позже, но зато и протекала в существенно более резких формах, чем в североатлантическом мире. На российских просторах эпоха Нового времени если и присутствовала, то долгое время носила как бы вялотекущий характер. Однако так было лишь до поры, до времени. Процесс модернизации в стране носил взрывной, неустойчивый характер, и последний (или следует сказать предпоследний?) такой «взрыв» прозвучал в ХХ веке. Он был декретирован властью, цивилизационный слом носил форсированный характер. В начале века христианство здесь было «отменено», и с этого момента началось стремительное вырождение России на фоне ее не менее стремительной индустриализации. «Век-волкодав» обескровил и развратил народ, приведя страну к внутреннему краху. Выросший же индустриальный колосс оказался на глиняных ногах.

- То, что процесс дехристианизация начался в России позже остальных стран, а зашел, едва ли не дальше, наводит на мысль, что ее роль - быть антипримером для других?

- Россия - органичная часть христианской цивилизации, однако она долгое время удерживалась вне рамок западноевропейской формы этой цивилизации, вне процессов развития светского, атеистического общества Нового времени, плотно обустраивавшего мир, и развивалась во многом как самостоятельная, православная цивилизация. За прошедший век эта ее цивилизационная оригинальность была извращена и подорвана. Россия становится «такой, как все». По крайней мере, желает этого. Сегодня имеет место искушение и самоискушение плодами западной цивилизации, охотно принимаемое народом. И хотя мы постоянно слышим речи о духовности России, о её духовном потенциале, о том, что Россия - избранная страна, что она является как бы оппонентом западной цивилизации, играющей, в свою очередь, какую-то другую роль..., факт остаётся фактом - взгляды немалой части населения страны устремлены на Запад.

Но уж если говорить об избранничестве, то ведь известно, что избранничество - это тяжкий крест и верность в испытаниях. Оно даётся не как праздная привилегия, но налагает определенные обязательства (вспомним хотя бы притчу о зарытых талантах). Если мы обратимся к Библии, то увидим, что избранный еврейский народ, неоднократно жёстким образом наказывался, когда отступал от своего предназначения. Мне кажется, что в каком-то метафизическом смысле, Россия тоже сейчас отступает (не хочется говорить однозначно, что отступила) от своего исторического предназначения и в результате несёт наказание. Жёсткое наказание...

- В чём же её историческое предназначение?

- Хотелось бы думать - в обозначении какого-то позитивного выхода из того цивилизационного тупика, куда идет мир. Россия как иной (нежели Третий мир) оппонент западноевропейской цивилизации, несёт в себе и другую христианскую историческую позицию, какие-то специфические коды... Ведь восточно-христианская, православная цивилизация содержала свой, оригинальный алгоритм строительства Глобального Града, свой собственный тип взаимоотношений с универсумом. В отличие от цивилизации западноевропейской здесь присутствовало и более настороженное, и менее формализованное отношение к миру.

Истоки данного мировоззрения, по-видимому, кроются в преимущественно апофатичном характере православного богословия. Иначе говоря, в небесно-земной симфонии превалируют уникальные, личностные взаимоотношения между человеком и Богом, которые не исчерпываются их формальным описанием. Но этот же тип сознания, являясь универсальным, последовательно вторгается и в отношения с миром и его реалиями. Подобная цивилизация менее ориентирована на методичное обустройство дольнего мира, зато более внимательна к внутренним, “тихим” угрозам жизни.

Как же это актуально! Влияние развитой восточно-христианской социальной доктрины в условиях фундаментального кризиса современного мира, надвигающейся на цивилизацию «культуры смерти» (по определению папы Иоанна Павла II) было бы трудно переоценить. Сейчас, как никогда, второе дыхание христианской культуры востребовано временем. Но, если обратить взоры на реальную Россию 97-го года, то ... пробирает озноб.

- Давайте теперь спустимся на «грешную землю» и конкретнее поговорим о тех процессах распада, которые происходят сейчас в России.

- Я считаю, что на сегодняшний день выкристаллизовались две актуальные проблемы. Это - резкое сокращение возможностей централизованного управления страной и - осознание насущной необходимости долговременной стратегии. Сейчас понятие «стратегия» употребляется совершенно безобразно: я уже слышал и о «стратегии до 2000-го года», и о «стратегии на будущий год»... Но у нас с Вами речь, по-видимому, идет об основном векторе развития России. И даже более того - о насущной необходимости отыскания спасительного смысла, оправдания существования страны перед лицом надвигающегося хаоса. Ведь государство, как понимал его еще блаженный Августин, есть в сущности совокупность людей, объединенных согласием относительно некоей цели и общей устремленностью к ней. Проблема, в общем-то, осознана и не только общественным мнением, она осознана властью, и сейчас можно ожидать активных попыток поиска концептуального решения, как все-таки выйти из тупика.

Другая проблема - кризис центра - внутренне связана с предыдущей: лишенная внутреннего объединяющего начала страна неизбежно рано или поздно рассыпается. Паралич механизмов управления центральных органов власти проявился сейчас в двух достаточно очевидных реалиях: утрате должного контроля над сбором и распределением налогов и резком ограничении реальных возможностей силовых структур. В результате наметились коррозия и распад единого правового пространства страны. А это уже очень серьезно. Государства бывают разные: демократические, олигархические, авторитарные, деспотические, но у всех у них есть некий общий знаменатель - наличие единого правового пространства. Ведь в поддержании универсальности и действенности закона, если хотите, метафизический смысл и оправдание любого государства: удержание зла в определенных рамках на определенной территории.

В создавшихся условиях происходит серьезная трансформация органов государственной власти, изменение их реального веса, а соответственно и перераспределение властных полномочий. На передний план начинает выдвигаться такой орган, как Совет Федерации. Исполнительная власть создавала данный орган во многом «под себя» и как противовес Думе, не ожидая, что тем самым породит серьезного политического оппонента. Произошло же это в результате срабатывания двух заложенных в существующем законодательстве мин, взорвавшихся на пороге 97-го года. Первая из них - институт выборных, а соответственно и независимых от центра губернаторов, то, чего Россия с ее бескрайними просторами никогда не знала. Вторая «мина», оказалась взаимосвязана с первой, кумулятивно усилив эффект: а было это решением формировать верхнюю палату не из избираемых своим чередом депутатов, но в виде собрания глав исполнительной и законодательной власти субъектов Федерации.

В результате Совет Федерации стал уникальным органом, сосредоточив как законодательные функции (будучи палатой Федерального Собрания), так и исполнительные (в качестве перманентного форума глав субъектов Федерации). Возник прообраз института, отдалённо напоминающего недавней памяти «политбюро» (особенно, учитывая факт выделения квази-президиума, состоящего из десятка регионов-доноров), а в более близкой истории - дважды возникавший Госсовет. При этом Совет Федерации вполне конституционный орган, и он сейчас реально контролирует экономические ресурсы страны, а, соответственно, становится реальным претендентом на управление государством.

Госсовет впервые (если не вспоминать о последней схеме организации политбюро ЦК КПСС) возник на исходе существования Советского Союза, тогда он также состоял из «глав регионов» единого государства. Кстати говоря, именно этот орган и санкционировал начало распада СССР. Сейчас как-то забывается тот факт, что не в Беловежье начался распад Союза, а еще в сентябре 1991 г., когда на своем первом заседании 6-го сентября Госсовет признал независимость прибалтийских республик, после чего «процесс и пошёл». Призрак Госсовета возникал и в сентябрьско-октябрьские дни 93-го года, как некоторая третья сила, которая хотела и могла взять в то время на себя вполне определенные властные полномочия. А вот вернула бы она их после несколько иного варианта разрешения кризиса - большой вопрос.

Я хочу подчеркнуть, что этот призрак уже не первый год бродит по новейшей российской истории. Однако теперь на повестку дня поставлен вопрос о фактической конфедерализации оставшегося пространства усеченной России.

- В чём отличие российского сепаратизма от сепаратизма бывших республик СССР?

- В процессе распада Советского Союза первую скрипку всё-таки играла политическая заинтересованность местных элит. Субъекты Российской Федерации такой политической воли к полному сепаратизму (за исключением некоторых случаев, да и то сомнительных, даже в случае с Чечнёй) не имеют. Почему? Потому что, если уже в первом круге сепаратизма (СССР) было проблематичным создание жизнеспособных государств на базе отсоединившихся республик, то тем более проблематично создание политически и экономически независимых областей и республик России. Да еще в контексте динамичного внешнего мира, причем отнюдь не единого. Сегодня имеет место какой-то условный, ограниченный сепаратизм (не хочется называть его «квази-сепаратизмом»). Он преследует, в основном, экономические цели, стремясь обрести свободу рук, возможность бесконтрольно распоряжаться имеющимися ресурсами, продолжающейся «приватизацией» советского наследства. Этнический сепаратизм, конечно, содержит дополнительные компоненты. Здесь зачастую присутствуют знакомая толика мегаломании национальных элит и неизжитые иллюзии.

Однако помимо сепаратизма этнического существует, возможно, более серьезная проблема «естественного сепаратизма», носящего не волюнтаристский, а объективный характер. Скажем, сепаратизм Дальнего Востока, который «естественен» в контексте деградации общегосударственных энергетических и транспортных систем. Население региона уже перестаёт в своей массе передвигаться «в Европу», товарообмен практически полностью ведется с территориями сопредельных зарубежных стран. Дело как бы за малым - за некоторой острой кризисной ситуацией, - которая заставит местные власти обратится к действенным средствам, резко расходящимся с центральным законодательством, ввести в обращение собственную валюту, и эти меры молчаливо примет центральная власть, потому что она будет поставлена в безвыходное положение.

- Я согласен с тем, что мы находимся не в изоляции и, процессы, происходящие у нас, сопрягаются с тем, что происходит в остальном мире. Но не кажется ли Вам, что угроза распада страны - есть невольный стимул и для властей, и для внешних сил сделать, наконец, выбор - какой быть России?

- Да, слишком часто, говоря о России, мы как бы абстрагируемся от динамично трансформирующегося внешнего мира. А ведь российский процесс протекает в международном контексте, связан с ним тысячью нитей. Другими словами, коль скоро мы начали разговор о том, какие формы государственности могут образовываться на российском пространстве, то, безусловно, должны подчеркнуть, что её субъекты в результате развала единой страны оказались бы один на один с различными внешними силами. Ведь произойдет не просто распад государства с какой-то односторонней внешнеполитической ориентацией его осколков. Непременно возникнут (а кое-где уже и возникают) хаотичные ориентации на самые разные источники сил. Политическое будущее подобного образования связано не только с проблемой сепаратизма, но и с вероятной какофонией внешнеполитических интересов его субъектов.

При нынешних условиях (т.е. неспособности власти обеспечить сохранение status quo) выдвижение Совета Федерации на первый план - это и есть реально происходящая умеренная и плавная конфедерализация. В конечном итоге, все субъекты федерации должны считаться с тем, что в условиях полного распада РФ, в новой реальности «удельные княжества» окажутся не только экономически несостоятельными, но и политически будут подчинены различными внешними силами. (Однако еще раз отмечу, что стратегия сейчас не в почете, и в текущей политике, тем более на местном уровне, превалируют краткосрочные цели и интересы.) Также не следует сбрасывать со счётов вероятность попытки радикальной унификации страны, связанной с той или иной формой очередного изменения государственных институтов власти.

Таким образом, в преддверии момента истины у власти существуют разные сценарии проведения активной политики: но базовых как бы два. Один - это более-менее контролируемая конфедерализация, а значит - плавная регионализация в рамках действующей конституции. А другой, соответственно, - попытка резко, скачкообразно усилить унитарные тенденции. Важно здесь вот что: внешний мир явно (или неявно) оказывает поддержку все-таки преимущественно первой линии.

А ведь после распада Советского Союза бытовало мнение, хотя прямо тогда и не декларировалось, что мир (Запад, как у нас принято говорить), хотел бы видеть на месте супердержавы Советского Союза новую Россию в качестве регионального жандарма, т.е. как некоторую силу, контролирующую постсоветское пространство, окончательно сняв свои гегемонистские претензии в отношении остального мира. Совершенно логичная была конструкция, чисто умозрительно вроде бы удовлетворяющая почти все стороны. Однако жизнь показала, что реальный процесс «пошел» явно не в этом направлении. Особенно отчетливо это проявилось в реанимации знаменитой со времен крестовых походов стратегии экспансии западного мира на Восток (Drang nach Osten) в ее новейшей версии: планах расширения НАТО в восточно-европейском направлении. Реальная политика внешнего мира склоняется все-таки к фактической изоляции России и поддержке «геополитического плюрализма» на ее территории.

И еще. Внутренний смысл расширения НАТО на Восток, коль уж мы затронули эту острую тему, не в создании непосредственной угрозы безопасности России (хотя, конечно, эти реалии потребуют рано или поздно проведения дорогостоящей реконфигурации стратегической обороны). Базовые параметры безопасности страны радикально изменились еще в 1989-1991 г. Однако новая геостратегическая ситуация могла быть политически прочитана и юридически закреплена различным образом. Речь же идет об одностороннем и неблагоприятном для России изменении договорного контекста в Европе. Таким образом, в начале третьего тысячелетия происходит фундаментальный слом исторического и цивилизационного баланса между Востоком и Западом на континенте.

Итак, вместо объявленного прорыва к «общечеловеческой цивилизации», «благословенному времени мира без оружия и войн», над Россией нависла тень темных веков отлучения от истории.

3. МИР ЗА КРОМКОЙ ИСТОРИИ

- Насколько закономерно то, что происходит сейчас в окружающем нас мире и в России? Все эти деструктивные тенденции реализуются сами по себе, или же они инициированы кем-то? Какие «сценарии беды» нас еще ждут?

- Социальная система является весьма сложным организмом, развивающимся по своим внутренним законам. История - синергийный процесс самоорганизации человеческого сообщества во времени и пространстве. В своем становлении она проходит сквозь череду базовых состояний: исторических эпох (при рассмотрении диахронного, временного аспекта) или цивилизаций (при синхронном, пространственном анализе системы).

Эти эпохи: Протоистория (аморфное состояние), Древний мир (процесс интеграции системы), Великие империи (гомеостаз закрытой системы), Средневековый мир (кризисное состояние, при котором система распадается на сообщество «коллективных субъектов»), эпоха Нового времени (период становления открытой системы) и, наконец, наиболее интересное состояние - новый порядок, т.е. существование общества в виде устойчивой, но неравновесной, диссипативной структуры (Новый мир или Мир Игры). Как видим, у истории есть свои «шесть дней творенья».

Параллельно в истории соприсутствует и особое, «ночное» состояние - последовательного разрушения системы (Мир Распада), т.е. своеобразный код антиистории.

Смены эпох сопровождаются хаотизацией социума, периодами смуты, нередко занимающими продолжительное время, исчисляемое десятками, а то и сотнями лет. Между «историческими материками» порой зияют провалы тёмных веков. Грядущий Новый мир, повторюсь, носит устойчивый, но не равновесный характер и потому достаточно непрочен, скрывая в себе фермент тотальной деструкции. Запретный код, однако, открыл бы не просто темный коридор между эпохами. Человечество здесь вплотную приближается к водовороту Мира Распада, где история течёт как бы в обратном направлении.

Этой мрачной перспективе, впрочем, противостоит другая вероятность (в библейской эсхатологии намеченная у пророков Исаии 2, 2-4 и Михея, 4, 1-3) - возможность реализации в будущем «седьмого дня истории» или, по определению Патрика де Любье, «цивилизации любви», отменяющей раздор и ненависть и выводящей человечество за пределы исторического круга. Таковы в самых общих чертах закономерности и вероятности.

Что же касается «сценариев беды», то образ Мира Постмодерна все время как бы двоится: с одной стороны, это вроде бы предельно экономизированное общество, с другой - в нем маячит некий несфокусированный второй план, на существование которого намекает ряд признаков инверсии социальной и хозяйственной жизни. Возможно, что век современных учеников чародея лишен реальной перспективы, а если это так, то параллельно пробуждению социального хаоса следует ожидать и радикализации консервативных тенденций в «большом социуме».

Древо экономического процветания, по-видимому, все же не случайно произросло в садах цивилизации Модерна, оно было порождено могучим импульсом этой удивительной эпохи, выпестовано ее творческим гением, а затем «подстрижено», мультиплицировано, разнесено по миру механизмами рыночного обмена и финансовых операций. Современная экономика есть феномен и продукт вполне определенной культуры, являясь ее органичной частью. И не удивительно, если с глобальным кризисом данной культуры, «очищенная от корней», она также переживает кризис, а с гибелью - окажется обречена на вырождение, обернувшись сухой смоковницей.

Будет ли идущая ей на смену неоэкономика Нового мира обильнее, и, главное, будет ли она более благожелательной к человеку (ведь именно в этом, если вдуматься, смысл понятия «эффективность»)? Еще совсем недавно ответ был однозначным: «Безусловно, да». Но сейчас он начинает звучать уже не столь категорично. Мы уже говорили о проявившихся деструктивных тенденциях в обществе и - в экономике, о своеобразной индустриализации ее неокриминального двойника. Но появляются также другие тревожные симптомы, в том числе на магистральных путях развития цивилизации.

Так, научно-технический прогресс - основа процветания современного общества - в конце этого века, кажется, парадоксальным образом замедлился. У нас на данную тенденцию пока не обратили должного внимания. А ведь она, скорее всего, будет нарастать. Во всем мире резко сокращается объем фундаментальных исследований, и одновременно - совокупные инновационные усилия общества постепенно перетекают в плоскость информатизации, т.е. оптимизации уже имеющегося фундаментального знания о природе вещей. И более того - в сферу создания многообразных, изощренных информационно-финансовых систем и технологий (не говоря уж о криминальных).

Вопреки революционной традиции века Модерна форсированная оптимизация, а не прорыв становится аксиомой современного мира (вот он - «радикальный консерватизм»). Познание новых тайн Вселенной уступает место умелому распоряжению уже имеющимся богатством. Все это, в конечном итоге, есть не что иное, как косвенные признаки метафизической усталости, исчерпания современной цивилизацией своего исторического пространства, достижения ею некоторых критических пределов. Но в таком случае прорыв оказывается знаменем другой реальности, и геоэкономический континуум - в его ли нынешней ипостаси во главе с США, либо в ориенталистской версии Нового Востока и «века Китая» - рискует не справиться со всплеском вселенского хаоса, открывая путь новому, разнообразно толкуемому постэкономическому миру.

Речь у нас с Вами вроде бы идет о дальних горизонтах цивилизации, но уже в ближайшем будущем возможны первые тектонические подвижки. Так, вероятен, например, сценарий стремительного развития глобального финансово-экономического катаклизма с непредсказуемыми, в сущности, последствиями. А взрыв «финансовой бомбы» способен оказать на мир, в конечном счете, не менее опустошительное воздействие, чем взрыв бомбы экологической или ядерной. (Хотя и ядерная угроза, казалось бы, снятая с повестки дня в ходе переговоров о взаимном сокращении стратегических и наступательных вооружений, вновь стучится в дверь, но уже, так сказать, с «черного хода».)

Деньги - это как бы своеобразные атомы мира, взятого в его антропологическом, а не физическом аспекте. Познание сущности материи, ее последовательное разложение на составляющие элементы уже привело к созданию небывалых по силе устройств, например, той же ядерной бомбы. Но также и исследование внутренней природы денег может привести к созданию не менее сокрушительных технологий - финансовых, - способных в свою очередь реализовать как собственный «управляемый синтез» (своего рода «финансовый термояд» - открыв источник неограниченного кредита), так и собственный Чернобыль.

Роль запала здесь мог бы сыграть крах основных «финансовых пузырей»: рынка производных финансовых инструментов, процесса рециклизации глобального долга, либо резкое падение курса фактической мировой резервной валюты - доллара. Последнее событие существенно дестабилизировало бы Соединённые Штаты, являющиеся в настоящий момент основным экспортным регулятором в мире, пространством, куда ориентированы товарные потоки многих государств. Соответственно и последствия обесценивания доллара не ограничатся дезорганизацией ситуации внутри США. Превратив американцев в нацию бедняков, процесс повлечёт за собой реконфигурацию индустриального мира, потом зашатается вся привычная Ойкумена. Коллапс Соединённых Штатов окажется для нее, пожалуй, тем же, чем стал крах СССР для евразийского пространства. Эффект домино, пройдя по миру, имеет шанс вывести на арену истории - наряду с «запасными игроками» современной цивилизации - новые и, не исключено, во многом неожиданные персонажи.

Деградирующий в результате цивилизационного коллапса постсовременный мир, становится пространством, вбирающим в себя как многочисленные острова архипелага глубокого Юга от дестабилизированной постсоветской Северной Евразии и Кавказа до африканских «Великих озер», от европейских Балкан до центральноазиатского Памира, так и всю совокупность других явных и скрытых деструктивных процессов на планете. Этот опрокинутый социум может оказаться генератором весьма специфичной политики и экономики, идеологии и культуры, оказывая мутагенное воздействие на сужающиеся зоны стабильности, формируя ту самую другую реальность - глобальную альтернативу конструктивным схемам эволюции человеческого сообщества.

- И тогда человечество, возможно, приобретёт какую-то совершенно новую ценностную основу, новую социальную перспективу или в этой ситуации правильнее все-таки сказать - ретроспективу?

- Возможно, эта ценностная основа будет достаточно нелепой и даже бессмысленной с нашей сегодняшней точки зрения. Ведь произойдёт не просто откат человечества к каким-то предшествующим формам своей истории, а наступит своеобразная «неоархаизация». Новая культура не станет возвратом к прежней архаике, когда человек традиционного общества был тотально включен в контекст ритуалов, обязанностей, обычаев, был «связан» им. Люди не утратят ощущенье свободы воли, но получат другую «свободу» - без препон использовать свое-волие в целях, соотносимых с новым горизонтом бытия.

Одичание человечества возможно и в квази-цивилизованных формах. Формирующийся на наших глазах транснациональный виртуальный континуум (если уж вглядываться в стратегические горизонты будущего) является не только информационной реальностью, но и полигоном новой социальной конструкции - «сверх-открытого общества». Но вот что хотелось бы подчеркнуть. Мы привыкли говорить о постиндустриальном мире как «глобальной деревне», общемировой эгалитарной среде. Однако этот достаточно оптимистичный образ слабо стыкуется с новейшими тенденциями социального развития. Мир 90-х годов разрушает недавние футурологические модели и социальные стереотипы, предвещая весьма драматичный образ наступающего ХХI века.

Каким же может оказаться мир людей, если негативные тенденции в его развитии будут суммироваться и нарастать?

Во-первых, будущее информационное сообщество рискует оказаться достаточно нестабильной, в чем-то иллюзорной конструкцией - реальностью, так сказать, «организованного хаоса». Виртуальное пространство, открывая необъятный простор для самореализации и произвола индивида, впитывая в себя разнообразные субъективные откровения, одновременно формализует окружающий «внешний» мир, превращает его в огромную абстракцию. Это искушает. Здесь, по-видимому, кроются истоки многих сюжетов будущего века.

В подобной децентрализованной и транснациональной среде, к примеру, прекрасно себя чувствует спекулятивная неоэкономика. Так, ряд видов современной финансовой деятельности (например, управление рисками или рециклизация долга) в конце концов, превращаются в своеобразную постэкономику, становясь откровенной пародией на экономический механизм Нового времени. Они могут содержать в себе всё и ничего: ничего не создаётся, однако растут капиталовложения, поступает прибыль. Формальная сторона отделяется от сущностной, становясь не только самостоятельной, но и более актуальной реальностью.

Но ведь это же не что иное, как род игры! Конечно игры своеобразной, сложной, опасной. Игры, которая сохранит серьезный характер до той поры, пока у нее будет существовать реальный экономический подтекст, пока не израсходуется накопленный цивилизацией хозяйственный ресурс. И в тот момент, когда он будет растрачен, - «большая игра» превратится в административную головоломку, неотличимую от других знакомых нам игр... Она станет бессмысленной, но к тому моменту, видимо, будет уже ритуализирована.

Во-вторых, параллельно «строительству виртуальных миров» открывается и какое-то новое прочтение понятия пост-индустриализма. В будущем веке миру людей, возможно, предстоит вплотную соприкоснуться с прямыми формами социального распада, например, если в тех или иных регионах окажется невозможным поддержание прежнего уровня потребления и промышленного производства. А это означает, что на части планеты будет создано общество не столько пост-индустриальное, сколько де-индустриальное. С данной проблемой, кстати, уже столкнулись многие индустриальные в недалеком прошлом регионы России.

Однако социальными катастрофами богата сейчас не только российская земля. Очаги неоархаики подобные Чечне - не специфическая черта России, в мире существует примерно 30 территорий «глубокого Юга», на которых военные конфликты, отсутствие устойчивой правовой инфраструктуры, легитимной, а то и какой бы то ни было власти вообще, являются повседневной действительностью. Это распадающиеся государственные образования, где процветает сепаратизм, а центральная власть либо отсутствует, либо беспомощна. Наиболее яркий пример, конечно, Афганистан, но стоит упомянуть и район африканских «Великих озер», и некоторые другие территории Африки и Южной Азии.

Это и вся совокупная мозаика современных наследников исторических пиратских республик, расположенных на просторах медельинского картеля и других «золотых земель». В результате в мире складывается устойчивая сеть островов «транзитной государственности», а также интернациональных криминальных консорциумов, объединяемых сходным характером специфической деятельности и обращающимся в этой сфере капиталом («мировые грязные деньги»), который в свою очередь тесно связан со слабо контролируемыми спекулятивными финансовыми ресурсами.

Меры, принимаемые с целью сдержать распространение нестабильности, приводят к возникновению еще одной формы трансгосударственности - «опекаемых» извне зон, в которых располагаются страны с пониженной суверенностью: на Балканах (Босния) и Ближнем Востоке (Ирак), в Африке (Руанда) и некоторых частях бывшего советского пространства (Таджикистан). Причем роль внешних вооруженных сил все чаще сводится к «глобальному миротворчеству», которое само рискует обрести со временем оттенок IV-ой мировой войны.

Феномен глубокого Юга (а равно и квази-Севера) расползается по планете. Нам кажется, что мы живем в относительно благополучном мире, во многом именно потому, что страдания и трагедии значительной части человечества доносятся до нас пока лишь в виде многократно ослабленного эха. А между тем, на исходе ХХ века, за блистающим фасадом глобальной цивилизации сжимается пружина истории и копит силы могучий импульс драмы XXI.

- Вы могли бы, хотя бы эскизно, обозначить облик грозящей нам антиутопии?

- Ну что ж, иногда, наверное, полезно «мыслить о немыслимом». Приходит на ум, например, следующий лубочный образ, в той или иной своей версии хорошо освоенный современным кинематографом, этой чуткой проекцией коллективной Психеи. Итак, «...Пока будет сохраняться истончающаяся плёнка цивилизации, в океане хаоса и деструкции будут сиять некие «золотые острова». Как знакомые нам с детства по романам Фенимора Купера форты в Америке, вокруг которых «гуляли» племена «кровожадных, краснокожих индейцев». Так и здесь - деградирующий в результате цивилизационного коллапса постсоциальный мир, становится пространством, по которому бродят какие-то «новые племена» неоархаичной культуры. А параллельно продолжает существовать лабиринт «виртуального сообщества» информационных сетей, постепенно утрачивающий первоначальный конструктивный смысл и превращающийся в Большую Игру...».

Взаимодействие большой игры с эклектичной неоархаикой способно породить единое синтетичное сообщество «профессиональных игроков». Такой театрализованный мир, утративший позитивную перспективу, - мир без границ, но и без горизонта - становится миром поистине постсоциальным, выведенным за пределы истории. В условиях распада общества облачённая в эскапистские одежды жизнь приобретает карнавальный, игровой характер, преображаясь в подобие «пира во время чумы». В итоге доминирующей реальностью на планете может стать Мир Игры, страшащийся и стремящийся реализовать свою высшую ставку - возможность выпустить на волю Мир Распада. Вот при этих-то условиях, когда иссякает и грозит обратиться вспять поток социального времени, начинает брезжить иной, уже совсем не фукуямовский конец истории.

Интересно, что данное пессимистичное построение по-своему совпадает с одной, достаточно древней историософской схемой, а именно: движением истории от «золотого века» - к «серебряному», от «серебряного» - к «бронзовому», от «бронзового» - к «железному». Причем каждый из эонов соотнесен с превалирующим в нем типом человеческой деятельности. Скажем, в контексте индуистской культуры в «золотом веке» - это брамины, жречество как основной вид деятельности, в эпоху «серебряного века» - воинство, цари, правители, в «бронзовом веке» - купечество, крестьянство (т.е. экономическая деятельность), и, наконец, во времена века «железного» - шудры. Распространено мнение, что шудры - это угнетённые слои населения, самые низшие. Поэтому-то и говорили в конце прошлого и начале нынешнего столетия об эпохе социализма как грядущем «царстве шудр». Но в реальной традиции всё было не так просто: там шудры совсем не «рабочие и крестьяне». Шудрами являлись лица, связанные, как сказали бы сейчас, с индустрией развлечений, «шоу-бизнесом»: это - танцоры, актёры, декламаторы, одним словом, люди театра, люди игры.

Таким образом, начав данное рассуждение с совсем иных позиций, мы подошли к тому же пониманию игры как господствующей формы культуры Нового мира.

- Может ли человечество опомниться, и может ли духовное стать первоосновой человеческого существования?

- Духи-то ведь бывают разные. А что касается категоричности диагноза... Болезнь все-таки носит запущенный характер: коррупция христианской цивилизации продолжается не один год, не одно десятилетие и даже не одно столетие. Мы (современники) во многом уже просто пожинаем плоды. Как говорится: «отцы ели зелёный виноград, а у детей оскомина на зубах». Но, если обратимся к библейской историософии, то, поймём, что наказания, безусловно, содержали в себе такую компоненту как отрезвление. Так население древнего Израиля, не раз отрезвляясь, вспоминало о своей высокой миссии и случалось буквально за волосы вытаскивало себя из болота. Да и история Ионы говорит о многом...

Грозный гул надвигающихся событий является своего рода колоколом, звучащим для каждого из нас. И всякий может встрепенуться. Живя на одной земле мы невидимым для себя образом строим два разных Града. Ведь человеческая история постоянно как бы двоится. Она существует как история общества, послушно двигающегося по некоторой заранее начертанной траектории, проложенной во времени колее. Общества способного прогнить до такой степени, что дальше будет лишь саморазрушаться, хотя иллюзия благополучия может поддерживаться еще достаточно долго. Иллюзия - основной товар Мира Игры. И Мир Игры будет постоянно производить иллюзии.

А вот другая часть человечества идет по пути трезвления и внимания к грозным знакам. Мы ведь привычно оцениваем жизнь в категориях комфорта и благополучия. Однако кризис эпохи настойчиво задает свои условия существования, свои параметры человеческого прогресса. Что же касается количественного сочетания двух групп - это уже дело человеческой свободы. Как каждый из людей решит для себя, так всё и решится.

Беседу вел Юрий Шилов