Александр Неклесса

Из стенограммы совещания «МНОГОПОЛЯРНЫЙ МИР И РЕГИОНАЛЬНЫЕ СВЕРХДЕРЖАВЫ», проведенного в аппарате Совета обороны РФ. Москва, 13 июня 1997 г.

С.В.КОРТУНОВ: Эту встречу мы планируем провести более структурировано, чем предыдущую. Для этого был составлен перечень вопросов. Я постарался его направить участникам заблаговременно.

За то время, пока мы не встречались, произошло важное событие - состоялось заседание Совета Безопасности, где была одобрена концепция национальной безопасности. Она еще, правда, не утверждена. Особенность этого документа состоит в том, что он пронизан духом многополюсного мира. Во всяком случае, в международной части, за которую отвечал наш уважаемый МИД, в частности, Вадим Борисович Луков, сказано, что многополюсный мир безусловно, отвечает нашим национальным интересам, и мы всячески должны стремиться к его продвижению. Более того, там сказано, что формирование многополюсного мира - это объективная тенденция международного развития.

А.И.НЕКЛЕССА: Ключом для ясного понимания роли и места России в современном мире, диапазона доступных для нее стратегий является, на мой взгляд, точное определение новой глобальной архитектуры, структуры нового мироустройства. Поэтому я полностью согласен с актуальностью темы сегодняшней дискуссии. Почему разговор о современной «полярности» мира и реальных центрах влияния столь важен? Да просто потому, что неверно представляя себе архитектонику и основные траектории распределения власти, пользуясь картографическим багажом ушедшей эпохи, вряд ли можно надеяться выстроить долгосрочную и перспективную стратегию, тем более в нынешних непростых обстоятельствах. Современный социальный и политический контекст мира не просто изменился, но изменился кардинально. Дело тут не только в окончании «холодной войны» или крахе биполярной системы. Давно уже назрел серьезный разговор о новых смыслах, возникающих в мировой политике на рубеже III тысячелетия, о непростых реалиях, которые буквально на глазах сдвигают очертания ржавеющих интеллектуальных конструкций, превращая их в груду политологического металлолома.

Симптоматичен весь ход нашей дискуссии. Когда ситуация на планете оценивается как существенно изменившаяся, то споров, разумеется, не возникает. Под этим тезисом подписываются все. Однако, едва мы начинаем выходить за рамки общих констатаций и выяснять, какая же конкретно властная система координат утверждается сейчас в мире, звучат крайне противоречивые оценки: то ли мир стал однополярным, то ли многополярным... Продолжающаяся конкуренция практически на равных столь различных моделей удивительна уже сама по себе. Но более того. Защитники диаметрально противоположных точек зрения, судя по всему, в значительной мере признают обоснованность аргументов друг друга. Создается малообъяснимая на первый взгляд ситуация: обе стороны по-своему правы, однако их правота почему-то практически не влияет на решение центральной политической головоломки. Тут явно что-то не так.

Объяснить кажущийся парадокс, тем не менее, возможно, если предположить, что обсуждаемый механизм - международные отношения национальных правительств - в значительной мере утрачивает свою актуальность, а настоящая конфигурация власти в мире - его «полярность» - становится свойством каких-то других, более влиятельных структур. Государства сами становятся заложниками иных, более могучих сил и обстоятельств. Но в таком случае давно пора задаться вопросом не столько о форме, сколько о логике распределения властных полномочий в современном, интенсивно меняющемся мире, о новых субъектах системы международных связей. Решиться наконец радикально переписать «алхимическую формулу» власти и в результате уловить, запечатлеть реально складывающуюся мировую конструкцию. И тут, как мне кажется, не обойтись без обсуждения самого контекста социополитики, стратегического анализа актуальных глобальных тенденций. Поэтому нам придется пристальней вглядеться в современный, весьма динамичный социополитический космос, многие законы и структурообразующие тенденции которого пока не уловлены сетью расхожих стереотипов и определений.

Мне представляется, что в стремительно меняющемся мире сейчас параллельно развиваются несколько долговременных процессов, сосуществуют несколько соперничающих образов будущего. Во-первых, завершается модернизация мира. Грандиозный исторический замысел построения универсального сообщества, основанного на принципах прав человека, демократии и либерализма, научного и культурного прогресса, повсеместного распространения рыночной модели индустриальной экономики, кажется, достиг своих исторических пределов. Цель его и логическая вершина - вселенское содружество национальных организмов, политическое объединение мира, предполагало создание гомогенной социальной конструкции: глобального гражданского общества, находящегося под эгидой коллективного межгосударственного центра. Подобный ареопаг, постепенно перенимая функции национальных правительств, трансформировал бы их в дальнейшем в своего рода «региональные администрации»... Частично реализуясь, этот исторический проект сталкивается однако со все более неразрешимыми трудностями (прежде всего из-за фундаментальной культурной неоднородности мира и резкого экономического неравенства на планете), претерпевая одновременно серьезную внутреннюю мутацию.

Шаг за шагом он начал вытесняться схожим по форме, но альтернативным по сути процессом постмодернизации, фактически выводящим «большие смыслы» - в виде ли развернутых политических, или идеологических конструкций - за пределы актуального контекста. Несостоявшееся политическое объединение планеты замещается на практике ее хозяйственной унификацией. А место, предназначавшееся для мирового правительства, действующего на основе объединения наций, фактически занимает безликая (или просто анонимная) экономическая власть. Сегодня в лоне мирового сообщества реально происходит вызревание генома нового мироустройства - безбрежного наднационального (и при этом «хорошо темперированного») экономического континуума, объединяющего на основе универсального языка прагматики светские и посттрадиционные культуры различных частей планеты.

Причем не забудем, что феномен Модерна (уже претерпевая серьезную трансформацию внутри североатлантического ареала) был по-своему воспринят и переплавлен в недрах неотрадиционных обществ, отринувших его культурные корни и исторические замыслы, но вполне воспринявших внешнюю оболочку современности, ее поступательный цивилизационный импульс. В результате, во второй половине ХХ века традиционная периферия евроцентричного универсума породила ответную цивилизационную волну ориентализации, реализовав повторную встречу, а затем и синтез поднимающегося из вод истории Нового Востока с секулярным Западом, утрачивающим свой привычный культурный горизонт. Рожденная на гребне третьего тысячелетия неравновесная, эклектичная и в значительной мере обезличенная социоэкономическая конструкция есть, таким образом, продукт постмодернизационных усилий и совместного творчества всех актуальных персонажей современного мира. Культурно-исторический геном эпохи социального Постмодерна реализует сейчас на планете собственный исторический ландшафт, социально-экономические и политико-правовые реалии которого заметно отличны от аналогичных институтов общества Модерна. Прошлые конструкции не исчезают, они в той или иной степени остаются, но разговор на их основе становится все менее интересен, а построения – все менее актуальны и, соответственно, неплодотворны.

И, наконец, следует упомянуть, что на планете наблюдаются также тенденции  демодернизации отдельных частей человеческого сообщества. Пока этот комплекс тенденций носит комплементарный характер, но они уже все-таки не просто маргинальные аберрации. В целом повышается уровень риска пробуждения социального хаоса. Так, мы наблюдаем разнообразные, хотя и не всегда внятные признаки деконструкции и социальной энтропии в рамках «мирового Севера». Под внешне цивилизованной оболочкой здесь постепенно утверждаются паразитарные механизмы, противоречащие самому духу эпохи Нового времени, рождая соответствующие масштабные стратегии и технологии, например, - в валютно-финансовой сфере. Параллельно механизмы цивилизационной коррупции - в сущности той же природы - шаг за шагом разъедают упорядоченный социальный контекст в кризисных районах «мирового Юга». В результате на планете возникает самостоятельный и непростой феномен «глубокого Юга», объединяющий в единое целое как трансрегиональную неокриминальную индустрию, так и тревожные признаки очагового распада цивилизации (ярким примером чему может служить Афганистан, Чечня, Таджикистан, некоторые африканские территории и т.д.). Все более заметное пробуждение подобных комплексных процессов социальной и культурной инверсии, уже сейчас ставит под сомнение сам принцип нового мирового порядка, формируя «обратную» историческую перспективу - подвижный и зыбкий контур новой мировой анархии.

Это, так сказать, затянувшееся вступление в тему. Теперь, если все-таки позволяет регламент, то от обзора общих, глобальных тенденций, я хотел бы вернуться к заявленному предмету дискуссии и попытаться в общих чертах обрисовать свое видение нового мироустройства, определив прежде всего его фундамент, основу. Как мне представляется, таковым является формирование на планете единого экономического универсума (может быть по этой причине тема экономики постоянно звучит в сегодняшних выступлениях). Глобальная экономика буквально на наших глазах становится правящей системой, преображаясь в своего рода Pax Economicana. Подобное коренное изменение я бы определил следующим образом: раньше мировая экономика была полем, на котором действовали суверенные государства, теперь же она превращается в самостоятельный субъект, действующий на поле национальных государств. Причем в ходе процесса возникает нечто большее, чем просто хозяйственный организм планеты. Происходит радикальный сдвиг в типологии мировых координат, привычных способах проекции власти: например, из области военно-политической - в сферу политэкономическую. Экономика начинает проявлять себя не только как способ хозяйствования, но и как политика, и даже как идеология новой эпохи...

Вместе с тем феномен хозяйственной глобализации отнюдь не одномерен, он не сводим к аморфной, механистичной унификации планеты. На Земле, как я уже упоминал ранее (да это и так очевидно), не происходит формирование однородного гомогенного общества, не возникает каркас единого планетарного государства. Столкновение вышеобозначенных могучих цивилизационных волн порождает в итоге единый геоэкономический коллаж Нового мира, опутанный координационной сеткой нового властного размежевания. Планету прочерчивают контуры нескольких «больших пространств», интегрий - этих базовых субъектов мироустройства XXI века, обладающих оригинальным информационно-культурным кодом, экономической спецификой и собственным стратегическим целеполаганием, безусловно, взаимосвязанных между собой, но находящихся при этом в весьма и весьма непростых взаимоотношениях. Вот это и есть актуальный мировой контекст.

(Теперь можно, пожалуй, глубже и яснее понять смысл первоначального парадокса: одновременную справедливость моделей однополярного и многополярного мира, отражающих в искаженной форме объективную реальность - комплексную структуру современного социума.) Но аппетит, как известно, приходит во время еды, и возникает закономерный вопрос: а можем ли мы уже сейчас внятно описать эту формирующуюся модель, понять ее пространственную логику, короче говоря - нарисовать геоэкономический атлас мира? (Ведь, людям, занимающимся стратегическим планированием, становится все более очевидно, что реальная картография эпохи равно далека и от утопического универсализма Ф.Фукуямы, и от рожденного конфликтологическими штудиями стратегического дизайна С.Хантингтона.)

Этому вопросу я хотел бы посвятить третью, заключительную часть своего выступления. Итак, над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все более явно нависает внешняя оболочка «нового регионализма». Эти реальные региональные сверхдержавы, интегрии и образуют каркас социально-экономических рубежей XXI века. Естественно, взаимоотношения новых персонажей исторической пьесы сохраняют иерархичный характер, однако речь идет уже не о привычном реестре сословий уходящего в прошлое мира. В новой конфигурации универсума помимо значения «объемных» географических макрорегионов, в стремительно возрастающей степени усиливается влияние формирующихся вертикальных, транснациональных структур.

Например, ключевой вид деятельности: финансово-правовое регулирование не есть некое совместное и демократичное предприятие всех стран планеты, своего рода современная версия «коллективного правительства». Напротив, это достаточно элитарная и самостоятельная отрасль хозяйствования, весьма эффективный и все более самостоятельный сегмент глобальной геоэкономики: Новый Север. Конечно, он имеет определенную географическую привязку, системный центр и все-таки по самой своей специфике, характеру деятельности - транснационален. С реалиями данного пространства в наибольшей степени связаны сейчас Соединенные Штаты, однако и тут существуют достаточно серьезные противоречия. Растущее интернациональное пространство (естественная вотчина НПО и ТНК, но прежде всего - мир банковских и финансовых сетей) оставаясь генетически связанным с породившим его ареалом, постепенно обретает все большую свободу, во все менее поддающейся государственному регулированию среде. Проявляя собственное историческое целеполагание, «виртуальный континент» оперирует смыслами, способными вступать в конфликт с целями и ценностями всех земных регионов, включая «материнский», североатлантический.

(Одновременно в мире подспудно формируется «опрокинутое» транснациональное пространство, чье бытие определено параллельной теневой глобализацией деструктивных тенденций различной этиологии. Спекулятивные аспекты финансовой неоэкономики нередко смыкаются здесь с откровенно асоциальной псевдоэкономикой трансрегионального криминального сообщества, вкупе утверждая единую квазихозяйственную реальность, существующую за счет паразитического присвоения части вновь создаваемого и «проедания» накопленного ранее мирового богатства. Однако это отдельная, хотя и весьма серьезная тема.)

В результате подобных и других, не столь давних и широко известных процессов кардинально изменился социальный ландшафт планеты. Оказалась сломанной не только привычная ось «Запад-Восток», но, кажется, требует серьезных корректив и другая традиционная биполярная схема: «Север-Юг». Правда, может, точнее было бы сказать, что она не сломалась, а - расщепилась. Модель же формирующегося универсума, судя по всему, носит гексагональный, шестигранный характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (конечно, отнюдь не на равных - и в этом смысле она однополярна) такие макрорегионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и «южный», расположенный в основном в районе индоокеанской дуги. А также два нарождающихся транснациональных метарегиона, которые выходят за пределы чисто географической привязки.

Раскалывается на составные части привычный для нас Север. С одной стороны, его особенностью, основным нервом, становится «штабная экономика» Нового Севера, определяющего действующие «правила игры» и регулирующего с той или иной мерой эффективности всю совокупность современной экономической практики (взимая с нее, таким образом, специфическую ренту). А также тесно связанная с ней спекулятивная «фантомная постэкономика» квази-Севера, порожденная новой фундаментальной неравновесностью мировой среды и в то же время парадоксальным образом основывающая на этом феномене собственную устойчивость. Но с другой стороны, не менее яркой характеристикой ареала является впечатляющий результат динамичной индустриализации Нового и новейшего времени - т.е. геоэкономический Запад. Его суть - это, прежде всего особое национальное богатство: развитая социальная и промышленная инфраструктура, обеспечивающая производство сложных, высокотехнологичных изделий и образцов, значительная часть которых затем тиражируется в результате экспорта капитала в другие регионы планеты. Географически данные пространства пока еще во многом «сшиты», однако их стратегическое целеполагание и исторические замыслы уже заметно разнятся, а кое в чем и противоречат друг другу. (Здесь скрыта подоплека многих непростых и актуальных сюжетов. Интересен, например, внутренний, геоэкономический смысл такого процесса, как продвижение НАТО на Восток, дающий шанс испытывающей серьезные затруднения высокотехнологичной промышленности Запада получить второе дыхание, обеспечив себе «фронт работы» порядка 100-120 млрд. долларов.)

Очевидно утратил единство также и Третий мир, представленный в современной социальной картографии несколькими достаточно различными, самостоятельными пространствами. Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического мира в азиатско-тихоокеанский регион (а точнее, - Большое тихоокеанское кольцо, включающее и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан - Латинская Америка). Здесь формируется второе промышленное пространство планеты - Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену «коммунистической цивилизации», заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум. Ресурсно-сырьевая деятельность является по-прежнему спецификой стран Юга (во многом мусульманских или со значительной частью мусульманского населения), расположенных преимущественно в тропиках и субтропиках - большей частью в районе Индоокеанской дуги. Будучи кровно заинтересованы в пересмотре существующей системы распределения природной ренты, члены этого геоэкономического региона терпеливо ждут своего «часа пик», неумолимо приближающегося по мере исчерпания существующих запасов природных ресурсов. В стратегической перспективе Юг стремится также к установлению нового экологического порядка, солидаризируясь с теми государствами планеты, которые хотя и лишены крупных запасов природных ископаемых, однако обладают мощным биосферным потенциалом. Одновременно «мировой андеграунд» - трансрегиональный «архипелаг» территорий, пораженных вирусом социального хаоса, также превращается в самостоятельный стратегический пояс Нового мира - Глубокий Юг. (Хотя, как уже отмечалось, в ряде своих проявлений он фактически смыкается с финансовой эквилибристикой квази-Севера, порождая единое химеричное пространство, существующее за счет весьма своеобразной цивилизационной ренты - планомерного расхищения ресурсов цивилизации, ее декомпозиции.)

И, наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии посткоммунистический мир, похоронив под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти - прежний Восток.

Каждое из этих геоэкономических «больших пространств» имеет самостоятельную систему жизненных приоритетов, у каждого из них свой план желаемого мироустройства, своя оптимальная схема взаимодействия регионов. Или, проще говоря, - собственный проект будущего.