Rambler's Top100

ИНТЕЛРОС

Интеллектуальная Россия

INTELROS.RU

Intellectual Russia


Александр Неклесса

 

 

Мир Модерна, мир Нового времени подходит к своему логическому концу

 

 

Что происходит с миром? Какое будущее ждет нас всех в ХХI веке? Что такое “геоэкономика” и “финансовая цивилизация”? Своими взглядами на эти и другие проблемы в беседе с д.х.н. Юрием Георгиевичем ЧИРКОВЫМ делится Александр Иванович НЕКЛЕССА, главный специалист МВЭС РФ, сотрудник исследовательских центров ИАФРАН и МАПО, руководитель межведомственного исследовательского проекта РАН «Глобальное сообщество: изменение социальной парадигмы».

 

I. “Pax Economicana” - виртуальная империя будущего

- Александр Иванович, лет 8 назад американец Фрэнсис Фукуяма провозгласил окончательную всемирную победу западной либеральной парадигмы. Сейчас эту работу никто уже не вспоминает - почему?

- Работу вспоминают. Суть сочинения Фукуямы - мир как бы продирался сквозь историю к либеральной системе ценностей. И вот наступил момент, когда она может стать универсальной. В планетарном смысле и, отчасти, - в метафизическом. С точки зрения содержания, ряд ключевых положений статьи (а впоследствии и книги) сейчас представляются несколько наивными. Вместо торжества либерализма в мире намечается нечто вроде глобальной смуты. А век будущий, скорее всего, станет временем контрнаступления мирового “третьего сословия”, т.е. именно незападных форм организации общества. Однако у работы замечательное название “Конец истории”. Мне кажется, что именно им автор и задел некий важнейший нерв современной действительности.

- Но о Закате истории писали и до Фукуямы.

-Да-да, в той или иной форме и О.Шпенглер, и А.Тойнби, а еще раньше - русские Н.Данилевский и К.Леонтьев. Это мироощущение, связанное с фундаментальным кризисом западноевропейской цивилизации, утверждается с конца ХIХ века. Но Фукуяма, действуя в русле большинства схем постиндустриального общества, попытался стать историческим оптимистом, изменив понимание окончания эпохи. А, кроме того, здесь имело место изумительное совпадение по времени с моментом краха СССР и стратегическим поражением коммунизма. 89 год - начало процесса, 91-93 - его завершение. По историческим масштабам необычайно скоротечно. И в этот момент появляется работа с таким названием! Конечно же, - не конец; история - более сложный феномен, но, безусловно, завершение ее достаточно крупного этапа, связанного не только с катаклизмами текущего века, но с истощением цивилизации всего последнего тысячелетия. Френсис Фукуяма сказал нужное слово в нужный момент.

- Все ж Фукуяма не стал пророком в последней, так сказать, инстанции: мировые процессы в экономике оказались более глубокими. В самое последнее время возник новый термин - “геоэкономика”. Чем это лучше слов “мировая экономика”?

- Геоэкономика как феномен существовала всегда. Для доказательства этого факта достаточно сравнить традиционные схемы построения хозяйственной деятельности на Севере (в умеренных широтах) и на Юге (в экваториальной зоне). Выделим лишь один аспект: так сезонная необходимость создания запасов в первом случае, стимулировала развитие товарного производства, а невозможность длительного хранения продуктов в тропической зоне требовала в свою очередь гармонизации отношений с природой, сохранения окружающей среды как “естественного холодильника”. Но в русле нашей беседы интересен, наверное, нынешний статус геоэкономики, содержащий в себе явный парадокс: сквозь пелену сложившегося на планете глобального рынка фактически проступают контуры своего рода экономических континентов, отражая реальную мультипликативность экономических стилей.

- Не могли бы Вы подробнее описать эту коллизию мировой экономики?

- Для уяснения внутренней архитектоники современной экономики давайте приглядимся к логике ее трансформации. Действительно, еще не так давно на планете господствовала мозаика экономик суверенных государств. Теперь же национальные границы начинают утрачивать былое значение. Глобальная экономика становится самостоятельной системой (имеющей при этом североцентричную форму организации). Это коренное изменение можно определить следующей формулой: раньше мировая экономика была полем, на котором действовали суверенные государства, теперь же она становится самостоятельным субъектом, действующим на поле национальных государств. Процесс, однако, отнюдь не одномерен, он не сводим к аморфной, механистичной унификации планеты. Унификация оказывается прямо сопряжена с дивергенцией. В результате глобализации ряда процессов социально-экономического свойства возник сложный организм, который внутренне симфоничен, а не монотонен. Целостное состояние современной мир-экономики хорошо оркестровано, а составляющие части - высокоспециализированы, пребывая одновременно в динамичном взаимодействии (хотя и не всегда равновесном). Иначе говоря, параллельно с интеграцией хозяйственной деятельности в международном контексте происходила и ее форсированная специализация, связанная, в частности, с освоением качественно нового уровня мирового разделения труда. Но и не только с этим...

- А с чем же еще?

- Подобные различия одновременно суть отражение в конъюнктурных реалиях глубинных кодов, фундаментальных представлений того или иного цивилизационного ареала о смысле и средствах хозяйственной деятельности. А, кроме того, новейшая экономическая история после второй мировой войны это еще и яростная борьба, борьба за перспективные отрасли, за рычаги контроля, за место под солнцем. В мире экономики шла и идет перманентная “тихая война” (затененная до времени реалиями и лозунгами “холодной войны”), в ходе которой политические союзники нередко оказывались серьезными экономическими оппонентами. Данная борьба велась и в одиночку, и “системными коалициями” (вспомним кардинальное несовпадение роли, отводимой в послевоенные годы Японии в мировом хозяйстве, и реализованной ею промышленной политики, а также сложный характер ее последующего экономического взаимодействия с США; или борьбу “третьего мира” за “новый международный экономический порядок”; или знаменитое экономическое соревнование “двух систем”). И вот на что хотелось бы обратить внимание. В ходе подобного взаимодействия различное положение ее участников нередко вынуждало их прибегать к использованию весьма различных концепций и стратегий хозяйственного освоения мира, соотносимых с теми или иными реальными условиями, специфичностью их ситуации. И сейчас на планете параллельно с унификацией торгово-финансового и информационного пространств очерчиваются макрорегиональные сообщества - “большие пространства” определенных экономических стилей: североатлантический мир, тихоокеанское кольцо, Евразия, индоокеанская дуга, архипелаг “глубокого Юга”... Экономика начинает реализовывать себя как драма цивилизаций, как драма идей.

- И какое же из этих геоэкономических пространств наиболее интересно, наиболее актуально?

- Каждый из “экономических континентов” своеобразен, у каждого свои структурные особенности. Однако наиболее примечательный персонаж носит транснациональный характер. Это - “виртуальный Север”, который все больше и все активнее занимается финансово-правовым регулированием остальной экономики, созданием и перераспределением «властной информации». Здесь переплетаются более-менее традиционная международная торговля товарами и услугами, перемещение различных форм интеллектуальной собственности, потоки ссудного, инвестиционного, человеческого капитала. Однако именно право на кредит, наряду с определением обязательных “правил игры”, кажется, становятся центральными понятиями этой специфической постэкономики. Тут принимаются фундаментальные решения, которые потом, так или иначе, сказываются на судьбе национальных организмов.

- Транснациональные компании, ТНК, если кратко, - как “зоолог”, Вы можете описать их новые свойства, функции?

- Описать становящуюся систему всегда непросто. Для описания будущего мы вынужденно используем привычные понятия, которые влекут за собой шлейф неверных в новых условиях ассоциаций. С другой стороны, многие реалии кажутся естественными и простыми лишь после того, как они внятно названы. Здесь же проблемы начинаются буквально с определения предмета, с момента “наречения имени”. Ведь под схожими наименованиями сейчас зачастую смешиваются достаточно различные реалии. Так транснациональной нередко называлась - да и сейчас еще справедливо называется - фактически национальная корпорация, которая в тех или иных формах уверенно действует за пределами границ национальной территории (и, как правило, имеет за рубежом прямые капиталовложения и производственные мощности). Вот таких ТНК в мире, может быть, до 40 тысяч, а с филиалами и в несколько раз больше. Их массовый выход за национальные границы подтверждается, во-первых, ростом международного потока прямых инвестиций, а во-вторых, - фактом устойчивого, опережающего роста мировой торговли по отношению к мировому производству. Так за последнее десятилетие (т.е. с середины 80-х до середины 90-х годов) мировой экспорт товаров и услуг вырос с 17% до 24% общих объемов производства, соответствующие же им темпы роста равнялись в среднем приблизительно 6% и 2,5% (а в 1995 г. даже 8% и 2,4%). При этом около 40% мировой торговли промышленными товарами - это торговля транснациональных корпораций с собственными филиалами и подразделениями. Однако в мире ТНК сейчас происходят серьезные структурные изменения, суть которых, в частности, отражается в распространяющемся словоупотреблении определений “мультикультурная” или “глобальная” применительно к корпорации. “Глобальная” - все же скорее как некий горизонт и вектор развития, а вот “мультикультурная” - это уже сегодняшняя реальность, это констатация уже идущего процесса не только глобализации деятельности, но и определенной децентрализации управления. В том смысле, что понятие штаб-квартиры ТНК шаг за шагом начинает размываться и ослабевать. А ее функции, по мере развития той или иной актуальной ситуации, перенимают на себя непосредственно региональные центры.

- Но кто-то же должен руководить всей деятельностью?

- Постепенно начинает главенствовать, как это ни странно прозвучит, сама значимость ситуации. Там, где положение наиболее актуально, там собственно и возникает очередная штаб-квартира, динамичный “центр событий”. Подобная степень гибкости проявляется пока в основном как тенденция. Это следующая волна развития транснациональной системы (сейчас лучше просматриваемый в деятельности различных международных неправительственных организаций, а в экономической сфере - в системных союзах и соглашениях развитых финансовых структур). Это как бы своего рода мираж, отражающий в современной действительности реалии будущего века (особенно когда речь идет о глобальных корпорациях или о виртуальной постэкономике). Пока же мы видим лишь основу, прообраз полифоничной транснациональной системы ХХI века, которая не просто выходит за пределы национально обусловленных границ, но становится Pax Economicana - доминирующей реальностью, как бы параллельной плоскому “географическому” пространству. Однако что еще более знаменательно - она с какого-то момента неизбежно выйдет и за пределы централизованных структур управления...

- И какие процессы будут преобладать в этой новой реальности?

- Сетевая структура - центральное понятие второго этапа эволюции постсовременного Севера - формируется, прежде всего, в системах финансового и шире - информационного обращения, здесь же существуют и истинные прототипы “глобальных корпораций”, в виде вышеупомянутых неправительственных международных сетей и организаций. По этим финансовым просторам виртуального континента активно передвигаются алчные кочевники наших дней - так называемые “горячие деньги”, спекулятивный капитал. Ведь в мировой экономике постоянно растут пропорции интернационализирующегося частного капитала, который действует до уровня мельчайших вкладчиков, причем число этих вкладчиков огромно, а поведение слабо управляемо. И с какого-то момента включаются в действие процессы почти что стохастические, которые ведут к серьезным последствиям. Резко возрастает потенциал “виртуальных войн”, информационно-концептуальной агрессии, целенаправленного воздействия на экономическое и финансовое пространство, меняются также облик и роль традиционных СМИ. Например, происходит какое-то событие, или даже возникает некий, возможно весьма сомнительный, артефакт (то есть, как таковое явление может практически отсутствовать, но его информационная реальность оказывает психологическое воздействие на большое число людей). И вкладчики осуществляют практически одномоментную общую операцию. Центр актуальности меняется, изменяется и топология финансовых предпочтений. Причем современные средства телекоммуникации позволяют - в этом смысле финансы начинают прямо сближаться с информацией - моментально реализовать произошедшее изменение настроений на практике, переключив финансовые потоки на новое направление...

- Но ведь кто-то должен получать информацию, принимать какие-то решения, например МВФ или МБРР?

- В том-то и дело, что в отличие от национальных экономик это во многом уже не поле деятельности данных организаций, которые у нас в стране зачастую связывают с самой актуальной мироэкономической действительностью. На самом деле это не совсем так, и впереди у них маячит весьма серьезный кризис. Они ведь уже однажды (в начале 70-х годов в момент серьезных пертурбаций бреттон-вудской системы) пережили серьезный кризис, но нашли для себя новую сферу деятельности, связанную с управлением глобальным долгом, специфической реструктуризацией периферийных экономик. Но и сейчас они не столько определяют состояние международной финансовой среды, сколько пытаются сгладить последствия тех или иных ее пульсаций (вроде финансового потрясения Мексики на рубеже 1994-1995 гг.). В действительно же либерализованой реальности, лишенной “конструктивистских смыслов”, подобные организации, хотя, конечно, и сохранят существенное влияние, будут чувствовать себя все более неуверенно. Здесь правит бал, если так можно выразиться, “организованный хаос”.

- Кризис? Они же прекрасно живут, контролируют перемещение денег повсюду.

- Да, на сегодняшний день. И - завтрашний, но... лишь “до обеда”. Я бы не стал переоценивать их возможности. Безусловно, сейчас кризис охватил в первую очередь универсальные политические, а не экономические организации, что хорошо видно, например, на судьбе ОБСЕ или ООН, чьи функции постепенно переходят к более элитарным образованьям типа “большой семерки”. При этом привычные формы демократии замещаются неодемократией экономической, действующей по принципу “один доллар - один голос”. В подобной ситуации центр тяжести действительно смещается к триаде ВТО-МВФ-Мировой банк (я бы упомянул еще Банк международных расчетов). Их роль возрастает. Но тут все же не кульминация процесса, а лишь его пролог. Нам же с вами, как я понимаю, интересен “дальний горизонт”, тот образ формирующейся реальности, который носит стратегический характер. За которым будущее. И будущее как раз не за этими организациями.

- А почему МВФ обречен?

- В силу всего того, что я пытаюсь описать. Мир, управляемый международными экономическими организациями, скорее всего своего рода гипертрофия, проекция уже известных нам методов социального управления. Однако в качественно меняющейся, а не просто усложняющейся среде, т.е. в атомизированном финансово-информационном лабиринте (прообразе некоего “экономического Интернета”) подобные организации, как и многие другие бюрократические (правительственные и межправительственные) институты, вряд ли окажутся эффективны. Ведь стратегия их по самой своей сути консервативна, она нацелена на стабилизацию положения. Это проекция духа государственного, ответственного мышления в совершенно иную, нежели привычные формы человеческого сообщества постсоциальную среду нового, «сверх-открытого общества». Максимально либерализованую и принципиально аморальную (как аморальна любая информационная среда). И к тому же необычайно динамичную. В финансовых сетях аккумулируется мощный, обезличенный и интернациональный частный капитал, который все чаще действует вне централизованных систем управления. Со временем грядет очередная волна трансформации. В переходную эпоху духи революции низвергают власти и “до основания” разрушают status quo. История повторяется: теперь и экономические организации, так или иначе связанные с деятельностью национальных правительств, рискуют оказаться недостаточно гибкими в подвижном транснациональном мире. И как сейчас политические структуры плавно вытесняются организациями экономическими, так и последние в будущем начнут проигрывать соревнование “организмам” неправительственным, т.е. разнообразным конфигурациям частного капитала. Конечно, это не означает, что комплексные механизмы вовсе исчезнут из мировой экономики, возможно как раз наоборот, данное пространство наполнится еще более сложными смыслами, но вот основа у них будет иная - не национально-государственное участие, а анонимный частный капитал.

- То есть переворот в экономике одновременно рискует стать и кризисом мироустройства, социальной революцией?

- Рождается новый принцип организации социальной реальности. Он действует в определенной степени стихийно, хотя это своего рода разумный хаос. Это явление - атомизирующийся постсоциальный мир - ближе к кругу идей, связанных с синергетикой, с процессом экзотических форм самоорганизации и его певцом - Ильей Пригожиным. Возникает новый порядок - “устойчивая нестабильность”. Как раз то состояние вещества, которое пытаются описать синергетики. Специфика новой социальной формы организации глобального сообщества в перманентном балансировании на грани хаоса. Человек выпускает на волю стихии, природу которых не вполне понимает. Но вряд ли потом сможет вернуть в небытие (однажды уже нечто подобное произошло - вспомним историю “ядерного джинна”).

- И каковы же наиболее яркие, так сказать “экзотические” свойства этих зарождающихся структур?

- Самое, наверное, шокирующее - финансовая деятельность приобретает как бы игровой характер. Денежные средства, различные банковские инструменты, а в особенности кредит, превращаются в специфическую “финансовую информацию”. Реальность же окружающего мира приобретает некоторым образом формальный характер, трансформируясь в данном контексте в простую сумму сведений, информационное поле, модель (скажем, императив экологического кризиса становится крупномасштабной абстракцией, одним из факторов финансовой игры). Складывается гибкая среда, чреватая как быстрым созданием, так и утратой состояний, что искушает относиться к процессу, как к своего рода крупной игре, да иное мироощущение оказывается и не вполне адекватным этой новой реальности. А, кроме того, вырисовывается перспектива комплексного, молниеносного манипулирования колоссальными ресурсами. Причем нередко на основании решения крайне ограниченного круга лиц или даже одного человека. Эксплуатация подобных явлений способна давать фантастический эффект. Но это своеобразная “езда на тигре”. Возможность управления стихиями может оказаться вполне иллюзорной. Не случайно, наверное, понятие “авантюры” столь часто встречается в числе характеристик финансовых операций... Иначе говоря, конструктивная экономика, существовавшая в эпоху Нового времени, была взаимосвязана с внутренней потребностью людей быть конструктивно ориентированными, а финансовая экономика нового мира несет в себе психологию игрока.

- Характерный пример - Джордж Сорос? Можно назвать других лиц?

- Конечно можно, но имена ведь нам мало что скажут. Давайте посмотрим на проблему под другим углом. Экономические процессы, с которыми мы до сих пор были знакомы, носили вещественный характер, и, хотя бы по этой причине, разворачивались в реальном времени. А финансовой экономике совершенно не обязательно ограничивать себя подобными рамками. Операции с финансовыми потоками в принципе могут проистекать в любом временном режиме, сколь угодно скоротечно... (К слову сказать, столь же скоротечной и иллюзорной рискует оказаться и сама “финансовая цивилизация”, растворившись в мобилизационных спазмах цивилизации традиционной, либо в дикости и какофонии постцивилизации...)

- Правильно ли я Вас понимаю? Раньше, чтоб построить дом, нужен был, допустим, месяц, год - словом, требовался определенный срок...

- Совершенно верно, в постэкономике в принципе можно заниматься деятельностью в режиме виртуального, искусственного времени, когда процесс созидания-крушения перестает носить последовательный характер. Это ведь не что иное, как развитие более простой, даже привычной ситуация - когда в текущую экономическую практику включаются результаты еще не реализованной хозяйственной деятельности. На данном фундаменте собственно и основываются схемы кредитования, прямо имплантирующие в экономическую картографию такой элемент, как будущее. Вернемся все же к обозначенной Вами “проблеме личности в истории”. Как получают прибыль современные финансовые воротилы? Они аккумулируют значительные средства в рамках «временного коллектива» участников крупномасштабной операции, а затем последовательно проводят некоторое количество высоко прибыльных авантюр, в части из которых, случается, терпят крах. Тот же Сорос, несмотря на свою репутацию необычайно умелого игрока, тем не менее, переживал и крупные неудачи. Но они были исключениями. Теперь представим на минуту грядущие формы анонимной индустриализации процесса - запуск некоего гипотетичного механизма устойчивого, перманентного и параллельного осуществления подобных операций. Ведь в результате, на определенном этапе, можно как бы “вывести за скобку” частные случаи неудач в данной сфере деятельности (превратив их в своеобразные “издержки производства”), тем более что действовать станет возможным, как мы уже выяснили, в области и расширенного, и смещенного времени, т.е. фактически мгновенно, но при этом и неопределенно долго, “бесконечно”... Здесь, еще раз подчеркну, начинают действовать скорее законы информатики, нежели привычной экономики.

 

2.  Экономика как феномен культуры

- Однако может ли существовать экономическая деятельность без финансовой? Разве реально отказаться от кредитных операций в современной, да и не только современной экономике?

- Боюсь, что обсуждение такого вопроса резко раздвинет рамки, выбранной нами темы. Это проблема скорее мировоззрения, социальной, экономической философии, чем современной экономики, все более склоняющейся в сторону технологизации, а отчасти прямо замещаемой комплексом финансово-экономических прописей. Но и полностью игнорировать эту тему все-таки нельзя. Постараюсь быть кратким. Экономическая идеология Нового времени не единственно возможное прочтение экономической деятельности. Тем-то и различаются эпохи мировой истории, что в них дается иное толкование всему комплексу реалий человеческой жизни. Так, например, экономическая идеология Средневековья была в свое время определена Теодульфом следующим образом: “(следует напомнить) тем, кто занимается негоциями и торговлей, что они не должны желать земных выгод больше, чем жизни вечной...” Легитимной целью хозяйственной деятельности почитался в то время императив создания необходимого (necessitas), а также обязанность трудиться, однако стремление обладать большим объемом материальных благ (superbia) уже само по себе почиталось грехом. Особенно настороженное отношение вызывало денежное обращение и ссудный процент, прямо запрещенный в Библии. (Причем подобное умонастроение характерно не только для христианства. Так, еще отец схоластики Аристотель утверждал, что “происхождение денег от денег” есть “род наживы... противный природе”, а ростовщиков, занимающихся “позорным способом наживы”, “ремеслом, недостойным свободных” сравнивал с “содержателями публичных домов и всеми им подобными”. Аналогичные запреты содержит ислам.) Экономика в современном ее понимании была некоторым образом под запретом, как и сейчас, находятся под запретом определенные виды прибыльной деятельности, которые возможно будут легализованы в будущем.

- Но существуют ли вообще какие-то технологии, или хотя бы концепции, на основании которых могли быть созданы альтернативные технологии, способные обеспечить крупномасштабную экономическую деятельность вне традиционных форм ссудного капитала?

- В принципе да, такая концептуальная основа имеется, хотя она и осталась неразработанной, частично, из-за сравнительно небольшого объема хозяйственной деятельности в периоды господства иного мировоззрения, но особенно - из-за возможности справляться с ситуацией при помощи различного рода паллиативных средств, прибегая к практике многочисленных лазеек. Однако в общем виде концепция альтернативной банковской системы, тем не менее существует, и в двух словах выглядит следующим образом. “Избыток богатства” (основа банковского капитала), понимаемый как средства, остающиеся нетронутыми в течение года, может рассматриваться как дар, коим надлежит делиться (в исламе даже был определен соответствующий, “обратный” процент - 2,5% годовых). Этот “процент благотворительности” в данном случае идет на покрытие расходов соответствующего банковского учреждения. Сам же кредит носит целенаправленный и избирательный характер, т.е. далеко не всякая прибыльная деятельность оказывается достойной кредитования. Деятельность же по реализации проектов является своего рода аскетической практикой, направленной на умаление зла и страданий в мире. Эти вопросы сейчас не привлекают внимания большинства экономистов, достаточно озабоченных насущными проблемами, но не будем забывать, что в той или иной форме данные принципы все же присутствуют и в современном мире, например в деятельности мусульманских финансовых учреждений.

- Каков же генезис финансовой экономики? На чем держится ее мощь?

- Она в своей основе все-таки является производной от колоссального, накопленного веками потенциала “домостроительства”, от результатов конструктивной хозяйственной деятельности человека. И, как тени, ей следовало бы знать свое место. Вместо этого финансовая экономика на наших глазах начинает превращаться в своеобразного “темного двойника”, а то, пожалуй, и “черного человека” экономики реальной. Эта расщепленность - по-видимому, отражение глубинного противоречия самой человеческой природы. Двойственный характер экономики отмечал еще тот же Аристотель. Дело вот в чем. Экономика фундаментально выполняет две функции. Одна - производственно-хозяйственная, то, что мы обычно и отождествляем с понятием экономики, кажется даже, что она этим и исчерпывается. Но на самом деле не менее фундаментальна другая ее функция - получение прибыли. Две эти функции на протяжении человеческой истории, хотя особенно не противоречили одна другой и даже в определенной мере дополняли друг друга, все же постоянно искушали развести их.

- Это как бы два “колеса”: “колесо производства”, движение от исходного сырья до готового товара - и “колесо финансов”, в котором движение денежных средств, обслуживающих функционирование производственных процессов, совершается в обратном направлении? Вы хотите сказать, что теперь валютное “колесо” стало самостоятельным?

- Да. Примерно так же, как самостоятелен ученик чародея. Прежде финансы, в общем и целом были средством оптимизации экономики, а не ее целью. Подобное состояние удерживалось, пока экономика носила умеренный характер по своему объему и локальный (или региональный) по месту действия. Она подчинялась корректирующему воздействию со стороны национальных правительств, использовавших потенциальные возможности финансовых технологий в собственных интересах. Простейший пример - “порча монеты”, для того чтобы увеличить количество наличных денег. В результате монета по весу не соответствовала своей стоимости, но так экономилось золото и серебро. Этот вектор деятельности затем привел к появлению ассигнаций, вполне разумной мере, позволяющей справляться с различного рода социальными ситуациями, с которыми сталкивались правительства...

- Вы сказали разумной мерой? Не противоречит ли это сказанному ранее?

- Дело в том, что в последние века мы существуем в условиях практически непрерывного научно-технического прогресса, промышленной революции. И избыточный выпуск бумажных денег в этих условиях постоянно подкреплялся появлением нарастающих количеств товаров и их новых видов, а товары своей избыточностью “овеществляли” ранее выпущенные обязательства. Но теперь, с выходом экономики за национальные границы, исчерпанием емкости биосферы и обозначившимся замедлением научно-технического прогресса, ситуация конечно существенно меняется. Как в свое время аморфное богатство (“сокровища”) оказалось вытесненным динамичным капиталом, так сейчас реальный капитал начинает замещаться виртуальным кредитом. И в качестве стратегического горизонта возникает некая интригующая возможность: создание перманентного источника кредита. Надо сказать, что финансовое пространство - это не просто драма идей, это как бы новая Атлантида: мифическая и реальная одновременно. Или, если угодно, “вторая Америка”: континент, который лишь начинает осваиваться собственными торговцами, рейнджерами, переселенцами. Однако в отличие от пространства экономики “традиционной”, виртуальный материк финансовой экономики “попросторнее”, он - четырехмерен. У него есть дополнительная степень свободы: вокруг него плещется бескрайнее время...

- Но все-таки, почему колеса экономики и финансов разошлись?

- Пока в государствах финансы оставались подконтрольными, все шло более-менее нормально, “по старинке”. Однако с какого-то момента механизмы национального контроля начинают давать сбои, контроль перестает быть эффективным, и вот уже в мире замаячил контур этакой “глобальной Венеции”, транснациональной финансовой республики “на водах”. А во-вторых, к настоящему времени сформировался огромный хозяйственный потенциал конструктивной экономики - товаров, машин, промышленных технологий... Тут-то и появляется искушение воспользоваться ситуацией. В истории ведь были моменты, когда финансовая экономика выходила на поверхность, но такие коллизии всегда носили скоротечный характер. Так в конце 18 века сложилась интересная ситуация, если не ошибаюсь, на Маврикии. В результате военных обстоятельств нарушился нормальный товарообмен с метрополией, а соответственно и остановился приток на остров денежных средств. В создавшихся чрезвычайных обстоятельствах население было вынужденно перейти на тотальное вексельное обращение. Когда же жизнь вновь вошла в привычную колею, и нормальные формы товарообмена были восстановлены, выяснилось, что практически все жители острова, по сути, являются банкротами. Так вот, в современном мире подобный процесс занял бы гораздо более длительный срок. Потому что на “глобальном острове” накоплено значительно больше материальных ценностей, а кредит стал повсеместным и изощренным явлением. Хотя процесс, о котором мы говорим, по своей природе и является порочным, он может носить весьма долговременный характер. Более того, его можно сделать практически бесконечным. Это и есть источник той самой, упомянутой ранее интригующей возможности.

- Плохо я все же это понимаю.

- Думаю, что и я также далеко не во всем разобрался. Ведь речь идет не просто об изменении форм экономической деятельности, а о новой эпохе человеческой истории, контуры которой мы сейчас и пытаемся очертить, правда, преимущественно лишь в одном, отдельно взятом аспекте. Однако это новое пространство, несмотря на свой “фантомный характер”, достаточно реально. И как в свое время различные неведомые земли осваивались по мере их заполнения активно действующими лицами, так и возникающий зыбкий континент истории интенсивно осваивается и постепенно - картографируется.

- И впереди идут банкиры?

- Ну, если продолжать придерживаться стержневой для сегодняшнего разговора темы экономики, то да. Однако лучше все-таки сказать на современном языке - финансисты. Их деятельность не исчерпывается привычными банковскими формами. Участвуют в этой деятельности наряду с банками и страховые общества, пенсионные и иные фонды, различного рода финансовые корпорации... Финансовая экономика, превращенная в глобальную систему, интегрирует в себя многие нетрадиционные зоны. Происходит смыкание финансовой экономики с такими понятиями как экономика “криминальная”, “оффшорная”, “серая”. Огромный источник финансовых операций - создание (в 70-е годы) и последующая рециклизация глобального долга, процесс, носящий зачастую, казалось бы, парадоксальный характер. Например, когда “развивающиеся страны” через систему этого глобального долга осуществляют, чуть ли не дополнительное финансирование высокоиндустриальных государств.

- Как это понять?

- Если мы заинтересуемся движением капитала в режиме исполнения финансовых обязательств (и, кроме того, проявим интерес к динамике и географии сопутствующего “бегства капитала”), то в ряде случаев столкнемся с действительно парадоксальной ситуацией. Государство набирает определенный долг на протяжении некоторого времени, скажем, 10-15 лет. Но если мы посмотрим на сумму “ушедших” из региона за тот же период ресурсов, то вполне вероятно, что она превзойдет, и иной раз значительно, первоначальный долг. (Примыкает к этой проблеме и феномен так называемых “ножниц цен”, и перераспределение биосферной ренты североцентричным миром в свою пользу, но это отдельная тема.) Развитие подобных тенденций создает ряд сюжетов, когда проценты, или лихва, если выражаться по-русски, полученные на финансовом рынке, способны превышать проценты, полученные от усилий по наращиванию производственной деятельности. Нам это хорошо знакомо, не правда ли?

- Пожалуй, даже слишком хорошо. И к чему же все это ведет, так сказать, в “глобальном масштабе”?

- Образуется весьма своеобразный “постиндустриальный” мир с открытой “долговой экономикой”, где финансирование самих финансовых операций оказывается более выгодным, чем инвестиции в производство. А ведь это, если вдуматься, примерно то же, что запрячь телегу впереди лошади, т.е. абсурд. Вот где коренится порок финансовой экономики. Деньги начинают делать деньги в прямом смысле. Значительным источником финансовых средств становится не созидательная деятельность сама по себе, а сложный процесс перераспределения доходов. В том числе и гипотетических (иными словами, тесно увязанных с разнообразными формами кредита). Реальные денежные средства оказываются зажаты между Сциллой инфляции и Харибдой кредита. Происходит этот процесс во все увеличивающихся объемах, и со все возрастающей интенсивностью идет кредитная колонизации будущего. В результате один из самых затертых трюизмов наших дней “время - деньги” приобретает качественно иной смысл. (Более того, появляется и такая самостоятельная и действенная форма воздействия на должников в желательном для кредитора направлении, как угроза прекращения или временного замораживания дальнейшего субсидирования, т.е. нечто вроде «отрицательного кредитования».) Нас же данное рассуждение вновь приводит к алхимической по своей сути идее создания комплексного механизма перманентного производства финансовых ресурсов. То, что я назвал бы “неограниченным источником кредита” или своего рода виртуальным magisterium`ом - “философским камнем” современности. Тот, кто первым реализует данную гипотетическую возможность, фактически может претендовать на роль “мирового финансового правительства” (я преднамеренно упрощаю ситуацию), которое выпускает свою валюту. Валюту, автоматически обязательную к приему, потому что она не носит характера каких-то конкретных ассигнаций. Это просто контроль над финансовыми операциями в мире, включая право на отлучение от них. Данный процесс сопряжен не только с понятием сверхвысокой прибыли, но и с особой формой внеэкономического поведения, чем-то сродни печатанию тех самых ассигнаций национальными правительствами. В каком-то смысле “нелимитированный кредит” это даже не финансовая реальность, а новый источник права...

- То есть новые экономические реалии не ограничиваются чисто финансовой сферой?

- Не менее интересен, но, быть может, более сложен с точки зрения анализа, другой аспект возникающей постэкономики - роль правового регулирования (я бы даже рискнул сказать - исследование некоего призрака, фантома неоадминистративной системы властных тенденций в глобальной экономике): право на определение тех или иных всеобщих правил игры, контура легитимности, контекста экономических операций. Упомянутые ранее “ножницы цен”, перераспределение горной ренты, отсутствие рыночного механизма взимания экологической ренты, стратегия структурной адаптации разнообразных периферийных социальных организмов к системе мирового рынка, да и сама североцентричная организация глобального пространства - все это в итоге является источником серьезных преимуществ, дополнительного дохода... И еще. Видите ли, усложнение финансовой реальности происходит не в безвоздушной среде. Любое ее качественное изменение, тем более каждый случай комплексной коллизии (будь то долговой кризис 1982 г., “черный понедельник” фондового рынка в 1987 г., уже упоминавшийся мексиканский случай) конечно же, приводят в той или иной степени к преобразованию семантики финансовых операций, их правового поля.

 

3.  Экономические игры на краю эпохи

- Вот как раз о дополнительных преимуществах и нестандартных источниках доходов в мировой экономике хотелось бы узнать поподробнее. Вы утверждаете в своих работах, что мир сейчас платит налог США за пользование долларом? Как это понять?

- Поясню. Ассигнация, банкнота - это своего рода облигация. Обязательство государства расплатиться в объеме указанной суммы. Так вот, суть в том, что данная банкнота - доллар - функционирует не в национальной, а в мировой экономике. Как своего рода фактическая мировая резервная валюта. Она выходит за пределы национальных границ, ею обмениваются люди в других географических ареалах. И - первый этап - происходит кредитование США. Потому что во время функционирования данной банкноты Соединенные Штаты не должны платить по этому обязательству. Именно глобальный объем потребления долларовой массы позволяет создавать ее большой объем (глобальный и большой - это разные понятия). США, в результате, получают кредит, и этот кредит носит беспроцентный характер.

- США дают кредит?

- Нет, получают. Именно Штаты. Ведь доллары выходят во внешний мир в основном не в виде кредита, а в виде оплаты за какие-то товары и услуги, потребленные США. Скажем, нефть в России купили, а заплатили долларами, но доллары ведь не предъявляются тут же для покупки каких-то товаров в Соединенных Штатах. Суммы, выраженные в долларах, это суммы кредита, которыми мир кредитует Америку. И за этот кредит США не платят никакого процента.

- Что, они совершенно бесплатно получили нашу нефть?

- В определенном смысле. На какой-то срок оплата как бы отодвинута. Если бы долларовые массы, которые накапливаются в мире, моментально входили в американскую экономику, то кредитования бы не было. Продали-купили. Они у нас алюминий, мы у них компьютеры, допустим. Это было бы нормально. А смысл фактический (юридического нет) мировой резервной валюты - эти деньги не предъявляются, они считаются настолько универсальным средством, что его имеет смысл держать про запас. Долларовые ресурсы. Вот этот-то долларовый ресурс - в Японии, Германии, Тайване, России или еще где-то - он и носит характер беспроцентной ссуды Соединенным Штатам. Но это всего первый этаж проблемы. Если бы только беспроцентный! На самом же деле весь мир еще платит США проценты за то, что предоставляет им беспроцентную ссуду.

- Поразительно! Как так может быть?

- Сейчас объясню. В национальной экономике США происходит инфляция. Не такая, как в России, но, тем не менее, достаточно заметная. Так вот, тот процент, на который происходит инфляция, это и есть процент обесценивания долларовых ресурсов.

- То есть деньги - доллары - как бы “подгнивают”?

- Да. И если мы вдумаемся в то, что происходит, то это как раз тот процент, который остальные страны мира платят США.

- Получается, американцам инфляция должна быть выгодна!

- Только в разумных пределах. Этот процесс весьма и весьма опасен. США балансируют, и более того, они, по моим наблюдениям, серьезно оступившись в начале 80-х годов, где-то к концу десятилетия перешли красную черту. Какая тут опасность? Она заключена в нестабильном финансовом состоянии самих Соединенных Штатов. С одной стороны, огромный дефицит государственного бюджета, с другой - хронический дефицит торгового баланса (США больше покупают, чем продают), несколько меньший, но также весьма крупный дефицит платежного баланса. Прибавьте к этому немалые долги правительств штатов, корпораций и фирм, да и всю весьма и весьма развитую систему потребительского кредита в стране. Все это создает достаточно внушительный национальный долг. Проблема, однако, отнюдь не одномерна. Инфляция уничтожает прошлое и подрывает настоящее, создает императив изощренной финансовой гонки, и увеличивает “процентный налог” на инвестиции, инициирует непростые долговые ситуации и изменяет горизонт кредитной модели будущего. Умелое управление подобными реалиями (ее осуществляет комплексная Федеральная резервная система, ее глава - один из наиболее влиятельных людей) - это и есть важный элемент эффективной финансовой технологии, рождающей дополнительные источники дохода. Финансовая экономика на деле представляет весьма прибыльную отрасль экономической деятельности, в которой задействовано огромное количество людей. На уникальной функции собственной валюты (своего рода “долларовой колонизации мира”) Америка получает дополнительные выгоды, эквивалентные миллиардам и миллиардам долларов. Международный спрос на весьма специфический товар - доллары, к примеру, как бы компенсирует тот торговый дефицит, о котором мы упоминали. Финансовый сектор - это своего рода “сливки” экономики США.

- Поясните, пожалуйста.

- Экономику в определенном смысле можно подразделить на ресурсно-промышленную (квинтэссенцией которой является высокое машиностроение) и экономику, которая наиболее эффективно действует в глобальных категориях - торгово-финансовую. И вот тут США удалось организовать в мире ситуацию, которая предоставляет им серьезные выгоды. (Причем не только в форме специфического кредита, но и в форме особых условий, фактически существующих для американских компаний, ведущих заграничные операции в привычной национальной валюте. Аналогом тут могло бы служить особое положение английского языка как языка глобального.) Но, одновременно, тот порок, о котором мы говорили, когда рассуждали вообще о финансовой экономике, ее своеобразное “родовое проклятие”, оно, конечно, тяготеет над всеми, кто ею пользуется.

- Ну, а что может случиться?

- Разорение. На сегодняшний момент США не в состоянии расплатиться со всеми своими долгами. США в мире - страна-должник номер один. Не Бразилия, не Мексика, не Россия, а США по настоящему - страна-должник.

- Но ведь никто никогда не будет требовать от США долгов. Кредиторы раздроблены, они, казалось бы, не могут сразу...

- Вот-вот. В том-то и заключается искусство. Но 100-процентной гарантии дать нельзя (пусть большая часть государственной задолженности и реализована как внутренний долг, хотя и по абсолютным параметрам внешней задолженности США страна-лидер). Вы говорили про искусственную инфляцию в США, как бы хорошо ее создать для американцев? Вот ответ, почему нельзя: ситуация достаточно деликатная. В какой-то момент инфляция может выйти из-под контроля и лавинообразно превзойти все пределы. Америка в одночасье превратится в нацию бедняков. Данным ресурсом доходов, данным национальным преимуществом нужно пользоваться очень умело. И очень осторожно (ведь это не столько ресурс, сколько пресловутый «скелет в кладовке»). Но в экономическом смысле это еще и необычайно лакомый, соблазнительный кусок для конкурентов.

- Я как раз хотел спросить, ведь есть же другие конвертируемые валюты: марки, фунты, иены, наконец, - почему именно доллары?

- В соответствии с договором, подписанным в Маастрихе, заключительный этап становления европейского валютного союза (идущий практически все девяностые годы) вступит в свою завершающую фазу в1999 году. С этого момента начинается трехлетний период перевода европейских денежных операций на евро, инициировав сложный, но качественно новый этап валютно-финансовой ситуации в Европе (а также, соответственно, и в мире). Появится новая, региональная валюта, что, конечно же, так или иначе, отразится на судьбе “беспризорных евродолларов”. Ведь как на всяком новом качественном этапе, начнут возникать неожиданности, а финансовая среда проявляет в наши дни необычайную чуткость к общественно-значимым символическим событиям, да и к публичной психологии в целом. Кроме того, не исключено появление крупномасштабных, долгосрочных валютно-финансовых стратегий в этой сфере. Даже несмотря на такое кардинальное для понимания всей серьезности ситуации обстоятельство, как роль США в качестве практически универсального торгового регулятора, замыкающего на себя значительную часть экспортных потоков мира. Европа ли, другой ли регион (тут наиболее вероятен, конечно, тихоокеанский), или, возможно, виртуальная финансовая республика, которая шаг за шагом формируется на “транснациональном континенте”, или, как когда-то было принято говорить, определенные круги в подобной ситуации могут заинтересоваться сюжетом создания альтернативной мировой резервной валюты. Естественно ожидать обострения конкуренции на мировых финансовых рынках между ведущими центрами валютно-финансового влияния, а также инициации нетривиальных процессов в банковском сообществе. Действительно в тихоокеанском регионе, например, уже наметилась тенденция перевода части валютных счетов в йены (например, Тайванем - одним из основных держателей долларовых резервов в мире). Так что, новая евровалюта, “тихоокеанская валюта”, либо иное платежное средство (возможно весьма экзотическое, наподобие некоторого коллективного соглашения глобального банковского сообщества, либо той или иной его части), если оно будет чувствовать в себе силы справиться с трудностями переходного периода, может получить на замене специфической функции доллара колоссальные дивиденды. Однако в ситуации краха одной системы и формирования другой возникают не только огромные финансовые потоки. Взрывается сама конфигурация Севера, а возможно и всей Ойкумены. И не столь сложно сломать старую систему “мирового долларового порядка”, как справиться с хаосом, который может при этом возникнуть. Сложно не дать процессам выйти за какие-то критические пределы. В противном случае на мировой арене возникнут совсем иные, и быть может весьма неожиданные игроки. Тут может реализоваться второй комплекс сценариев, связанных с грядущей “глобальной финансовой битвой”. Сценариев, сутью которых является не столько вытеснение доллара иной региональной валютой, сколько ставка именно на тотальную деструкцию существующей формы мироустройства и введение новой версии мирового экономического и социального порядка.

- А соизмеримы ли по весу, как силачи, как борцы, европейцы, японцы, китайцы и - американцы? Ведь последние уже опутали весь мир. Долларовые массы громадны.

- Возможно, колосс на самом деле - на глиняных ногах. Соединенные Штаты на сегодняшний день представляют собой своеобразный синтетический объект. Их поведение способно поставить в тупик исследователя, рассматривающего страну как целостную структуру: иной раз действия Америки, словно противоречат ее же собственным стратегическим интересам. Периодические акции в районе Персидского залива, например, или в Боснии, или создание и поддержание в боеготовности огромного военного потенциала, это же колоссальные затраты и создание недопустимой для страны финансовой перегрузки. В условиях громадного государственного долга и деликатной мировой финансовой ситуации, такие действия содержат реальную угрозу ее стабильности. А ключ к разгадке в том, что здесь проявляется объективное противоречие между двумя уровнями национальной стратегии. Интересы страны оказались напрямую связанными с ее международными позициями. Соединенные Штаты могут сохранять определенный стандарт процветания, лишь обеспечивая существующую конфигурацию мира. В результате на одной территории сосуществуют как бы США-1 - государство и США-2 - глобальный лидер. Подобный “киборг” обречен контролировать общественную динамику планеты (причем в условиях нарастания признаков глобальной смуты), но сил у США как у государства для этого маловато. Здесь фундаментальное противоречие, и гармонично разрешить его уже нельзя. Приходится предположить, что лет через ... точно не берусь определить, - скажем, через “некоторый промежуток времени” - мы можем стать свидетелями второго монументального события современной истории, которое опустит занавес над эпохой Нового времени: после уже произошедшего краха СССР, наступит крах США.

- Америка и СССР были словно бы близнецы-братья? И оказались снова связанными друг с другом как два колодника?

- Да.

- Мы много говорили о финансовом ареале геоэкономики, но, есть же и другие пространства или, как Вы говорили, стили мировой экономики?

- Несомненно. Мы ведь их уже, собственно, и упоминали в начале беседы. Так, помимо “летучих островов” финансовой экономики, другое важнейшее, пространство актуальной мир-экономики - это “обычная” неолиберальная промышленная деятельность. Реализуя себя в глобальном масштабе, она ассоциируется у нас, прежде всего с Европой и Северной Америкой, а в обобщенном виде с североцентричной организацией всего социального пространства. В настоящее время этот мир фактически существует в тепличных условиях и потому, строго говоря, возможно уже и не является чисто либеральным в глобальном контексте. Действительно, югоцентричный мир давно заставил бы промышленно развитые страны платить экологическую ренту, произведя собственную “шокотерапию”, эффект которой, вероятно, значительно превзошел бы результаты нефтяного кризиса 70-х и выявил существенную нерентабельность сложившейся формы производства. Промышленная экономика наносит миру огромный экологический ущерб, но практически не платит за него. В поисках выхода из создавшегося тупика Север все активнее переходит к глобальному регулированию условий функционирования мировой экономики, к реализации комплексных схем организации контекста хозяйственной деятельности на планете, позволяющих в частности снижать цены на ресурсы, одновременно, перераспределяя тем или иным способом горную ренту в свою пользу. Стратегический выход для экономики этой части промышленного мира, заключается, на мой взгляд, в последовательной ориентации на преимущественное производство уникальных, дорогих, высокотехнологичных объектов, а также в создании, развитии и поддержании высокоорганизованной инфраструктуры производства и общества.

- А как же массовое производство? Ведь именно оно основа индустриальной цивилизации?

- Это наследство в значительной мере переходит сейчас в восточноазиатский регион, постепенно распространяясь и на других членов Большого тихоокеанского кольца (т.е. и по такой его нетрадиционной оси как Индийский субконтинент - Латинская Америка). Здесь, в ходе тихоокеанской революции последовательными поколениями «стран-драконов» реализуется неоиндустриальная модель экономики развития (дивелопментализм), ориентированная как раз на массовое производство массовых объектов (включая наукоемкие), на сочетание торгового либерализма с элементами фактического промышленного неопротекционизма. Форсированное развитие данного экономического ареала, “второго пространства индустриальной цивилизации” в сущности, базируется на использовании специфической формы государственного регулирования, прежде всего в виде особой промышленной политики (таргетинга), явной и скрытой экспортной поддержке, а также “снятии ренты” с научно-технического прогресса. Здесь складывается новая цивилизационная среда: сплав неотрадиционной культуры и индустриального общества, и, не исключено, - формируется новый геоэкономический центр мира XXI века. Причем с включением Китая в качестве полноправного члена и потенциального лидера данного геоэкономического пространства, выхода на арену ряда других густонаселенных стран «второго эшелона» данного макрорегиона (например, Индонезии) ситуация существенным образом изменилась, вступив в новый этап. Из преимущественно торговой (связанной, все-таки прежде всего с интенсивным экспортом), а также нацеленной на оперативную технологизацию достижений НТП, экономика региона, фактически, в значительной степени превратилась в производственную, ориентированную на собственный внутренний колоссальный региональный рынок, где проживает большая часть человечества.

- Ну, а мы, наверное, также составляем какой-то особый геоэкономический регион?

- Совершенно верно. Евразийское геоэкономическое пространство это, прежде всего нынешний посткоммунистический мир с переходной экономикой смешанного типа. Его положение в настоящий момент все еще достаточно неопределенно. В отношении данного пространства действовали различные, и даже внутренне противоречивые стратегии. Была в свое время концепция «хаммеризации», т.е. превращения СССР и стран Восточной Европы в «кухонные филиалы», переводя на их территорию ряд производств по тем или иным причинам переставшим соответствовать текущим интересам западной экономической конъюнктуры. Была попытка реализовать политику «ускорения» - нечто отдаленно напоминающее алгоритм тихоокеанской революции. Активно действовала стратегия структурной адаптации постсоветского пространства к североцентричной конфигурации глобального рынка, включающая в себя сырьевой, индустриальный и финансовый аспекты, организацию синтетического рынка сбыта, а также задачу пересмотра принципов и субъектов управления экономикой. В дестабилизированной посткоммунистической реальности реализовывались на практике попытки превратить новые независимые страны в совокупное «большое пространство» неокриминального мирового сообщества, включающее в себя масштабное отмывание денег (знаменитая «стиральная машина»), новое измерение долларизации мира, в том числе на основе массового распространения фальшивых банкнот («большой пылесос»), «наркоклондайк», а также регрессивное перераспределение национального богатства в рамках «трофейной экономики», низводящее его в сущности до уровня простой суммы вторичных ресурсов и т.п. Однако помимо “северного евразийства” все большее внимание исследователей и политиков начинает привлекать “евразийство южное”, формирующееся вокруг оси Великого шелкового пути. А также связанное с ним традиционное тюркское евразийство, прямо выходящее на Европу. На этом протяженном пространстве постепенно вырисовывается перспектива ввода в действие, в сравнительно недалеком будущем, комплекса нефтегазовых, энергетических, транспортно-коммуникационных сетей, образующих кровеносную систему и становой хребет нового геоэкономического игрока на планете, во многом альтернативного своему северному соседу, позволяющее, в частности, «запечатать» его и без того проблемный биосферный потенциал. Постсоветский мир стоит на историческом распутье, пытаясь найти собственную геоэкономическую нишу и превратиться, таким образом, из перманентного реципиента кредитов в получателя своей устойчивой части мирового дохода, т.е. геоэкономически обоснованных платежей.

- А “третий мир”? Он - что, следующее геоэкономическое пространство?

- Не совсем так. “Третий мир” если и существует сейчас как некое единое целое, то лишь как совокупный оппонент западной цивилизации. В экономическом же смысле он распался на весьма несхожие между собой части. Так, ряд бывших членов “третьего мира” вошли в пространство мира тихоокеанского и сейчас переживают радикальную трансформацию в ходе тихоокеанской революции. Однако Вы правы в том смысле, что еще одно геоэкономическое пространство - “южное” - прямой наследник значительной части “третьего мира”. Оно расположено большей частью в районе индоокеанской дуги и преимущественно связано с получением биосферной ренты, как в виде добычи природных ископаемых, так, в будущем, возможно, и в каких-то новых формах, соотносимых с обозначившимся глобальным биосферным кризисом и перспективой установления “нового мирового экологического порядка”. Однако в реальности североцентричного мира большое число членов данного ареала живет в условиях перманентного финансового долга, образовавшегося еще в 70-е годы на волне дешевых кредитов, что объективно создает условия для оригинальной формы «косвенного трастового управления» такими макроэкономическими объектами как национальные экономики этих стран со стороны доноров и международных организаций.

- Теперь, по-видимому, список завершен?

- Совсем нет. Видите ли, стратегический тупик, в котором оказалась классическая экономика Нового времени (в том числе и в результате только что упомянутого экологического императива), исчерпание ее конструктивного потенциала предопределили появление двух радикальных модификаций хозяйственной активности. Одну из них - формирование специфической фантомной постэкономики - мы уже обсудили. Но помимо актуализации виртуальных схем построения экономической и псевдоэкономической деятельности, системный кризис эпохи имеет и “вторую волну”, проявляясь также в своеобразной экономизации деструкции. То есть в форсированной эксплуатации и сверхэксплуатации всей массы возможностей по извлечению прибылей и сверхприбылей на путях де-конструкции цивилизации. В результате на планете начинает складываться еще один (шестой) геоэкономический ареал - сумма “золотых пространств” асоциальной, деструктивной параэкономики. Феномен этот не менее своеобразен, чем транснациональная финансовая экономика, да и перспективы у него, к сожалению, не менее грандиозные.

- Правильно ли я понимаю, что данное пространство фактически объединяет “мировой криминалитет”, совокупную криминальную деятельность?

- И да, и нет. Это синтетическое пространство - скорее “архипелаг”, чем “континент” - безусловно, прямо связано с новым уровнем и объемом криминальной активности. Но этим его содержание не исчерпывается, и феномен далеко выходит за обозначенные рамки. Фактически, в данном случае (как и при рассмотрении финансовой постэкономики) ощущается явный дефицит точных определений. Это, строго говоря, как бы уже и не криминальная деятельность, находящаяся в оппозиции к легальной. В ряде ситуаций, особенно на тех или иных парагосударственных территориях она если и не становится доминирующей (а иногда она становится таковой), то, по крайней мере, получает некий устойчивый статус. Яркий, но скромный аналог - экономика исторически известных “пиратских республик”. Однако именно современные масштабы цивилизационной коррупции заставляют говорить о новом феномене, самостоятельном геоэкономическом (и социальном) пространстве. Терминалы этого “глубокого Юга” разбросаны сейчас по всей планете, но основная их часть сконцентрирована преимущественно на просторах между Россией и африканскими “Великими озерами”, между Балканами и Памиром. Это не столь уж малочисленные “деэтатизированные зоны”, т.е. территории на которых по тем или иным причинам отсутствует эффективная государственная власть, где вооруженные конфликты становятся повседневностью, где складывается неоархаичная социальная структура, однако общий контур распространения подобного экономического стиля, повторюсь, конечно же, трансрегионален и глобален. Неоархаизация мира не ограничена исключительно сферой Юга, это фундаментальный и многоликий процесс, требующий отдельного разговора. Деструктивные процессы, в том числе и в квазицивилизационных формах, развиваются также в прочих частях мирового сообщества. По сути, формируется «теневой аналог» транснационального социума, о котором мы вели речь раньше. В экономическом аспекте, несмотря на массу различий, у них все же есть общий знаменатель: извращение конструктивной деятельности, тенденция паразитировать на ней.

- Упомянутые Вами “терминалы” все же образуются в основном по принципу, где есть слабинка, там и рвется?

- Да, где общество перманентно фрустрировано, где социальная ткань вся в прорехах, там “естественным образом” образуются зоны тотальной деградации цивилизации, и возникают формы экономической жизни, которые не могут уверенно существовать в ареалах с развитой социальной структурой. Здесь происходит наиболее интенсивная эксплуатация тех высокодоходных видов параэкономической практики, которые носят запрещенный характер. Своего рода экономический инцест. Наркотики, рэкет, контрабанда, включая нелегальную торговлю оружием, захоронение опасных отходов, поставленная на поток торговля людьми (и их органами), “индустрия порока”, распространение фальшивых денег, перекачивание грязных денег, “коммерческий терроризм” - в общем, весь ряд криминальных и асоциальных видов деятельности, приносящих необычайно высокую прибыль. И, кроме того - активное перераспределение материальных ценностей, совокупного национального богатства, оказавшегося на подконтрольных территориях, перерастающее в регрессивную трофейную псевдоэкономику...

- А где больше прибыль: в мире финансовых спекуляций или криминальном? Где выгоднее работать?

- В каким-то смысле эти два пространства смыкаются, становятся взаимосвязанными. Криминальная экономика создает колоссальные объемы “грязных” денег (только ежегодный оборот наркокартелей оценивается суммой порядка 300 млрд. долл., но отдельные специалисты называют и более высокие цифры, а ведь и данная цифра примерно равна ВВП государства средних размеров) Данные средства необходимо легализовывать - а это в свою очередь огромное поле деятельности для экономики финансовой. (К подобному экономическому континууму можно было бы в каком-то смысле прибавить также последовательно растущие масштабы легальной индустрии порока, получение прибыли за счет эксплуатации наиболее низменных, теневых сторон человеческой природы.) Как раз создание транснационального мира с его “оффшорными терминалами” с одной стороны, а с другой - появление разного рода “деэтатизированных зон” позволило в последние годы отмывать огромные объемы “грязных” денег. Напомню, еще раз, что на заре постперестройки, в 91-92 годах, Россию как раз под этим углом называли “большой стиральной машиной”. Равным образом постсоветское пространство стало масштабным полигоном и для отработки разнообразных криминальных технологий, и для изощренных финансовых махинаций и спекуляций, выходящих за пределы страны. Причем впервые в истории подобные деструктивные процессы начинают разворачиваться на столь обширной территории... Объединяет же две данные масштабные, транснациональные формы искажения экономики их общая асоциальная природа, присущий им паразитарный характер. Они последовательно подтачивают древо судьбы человечества, предопределяя совсем иную трактовку понятия “конца истории”, нежели та, с которой мы начинали разговор. Коррозия цивилизации, заигрывание со своеобразным «миром распада», в том числе и в форме разнообразных практик социального и экономического инцеста, способны привести в действие темные коды антиистории как процесса последовательной деградации человечества.

- Открывается какая-то новая эпоха?

- Действительно, становление подвижных трансрегиональных пространств - еще один серьезный симптом того, что прежний мир Модерна, мир Нового времени, основанный на определенности национальных культур и устойчивости ценностно-рациональных форм мироустройства, подходит к своему логическому концу. Сейчас ведь под сомнением оказались не просто различные модели эволюционного обустройства мира, но, фактически, сама концепция прогресса. На наших глазах возникает какая-то иная организация общества - подвижный трансрегиональный коллаж, в рамках которого идет, к примеру, создание нового политико-правового пространства взамен привычного национально-государственного устройства. Эта постцивилизация, индивидуализирующийся и атомизирующийся мир социального постмодерна еще требует своего фундаментального определения - на сегодняшний же день ее проще всего назвать НОВЫЙ МИР. И судя по ряду признаков, мы находимся лишь в преддверии очень серьезных социальных сдвигов и катаклизмов, существуя на тектоническом разломе эпох. В постсовременном обществе, помимо распада национально-государственной формы мироустройства нас, кажется, ждут еще и такие радикальные метаморфозы традиционных одежд либерализма, как деградация демократического типа социально-политической организации, режима свободной конкуренции, института частной собственности, их частичная делегитимация. Мы стоим на пороге не только совершенно новых образов Политики, Права, Экономики (как мы только что убедились), но также и Культуры и, видимо, Идеологии. После Древнего мира городов-государств, периода Великих империй, Средневековья и Нового времени мир вступает в пятую эпоху своей истории.

 

 


© Журнал «ИНТЕЛРОС – Интеллектуальная Россия». Все права защищены и охраняются законом. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ №77-18303.