Rambler's Top100

ИНТЕЛРОС

Интеллектуальная Россия

INTELROS.RU

Intellectual Russia


Александр Неклесса

 

 

На пороге ХХI века, как и две тысячи лет назад, человечество оказалось в ситуации нарастающей культурной растерянности

 

 

Неклесса А.И. Спасибо, Валентин Иванович. Уважаемые коллеги, тема, которую мы собрались сегодня обсудить, обладает поистине взрывчатой силой, она, если можно так выразится, изобилует рифами политической некорректности. Мне, кажется, капитану нашей дискуссии понадобиться немалое мастерство, чтобы вывести ее в более-менее спокойные воды.

Кроме того, оценка самой глобализации, или, может, точнее было бы сказать, — глобальных сдвигов, изменений и вызовов, становится все более неоднозначной, спорной, дискуссионной. То же относится и ко всему семейству связанных с глобализацией феноменов. Думаю, не ошибусь, предположив, что и в рамках сегодняшнего обсуждения будут высказаны весьма различные точки зрения, даны крайне расходящиеся оценки обсуждаемой проблеме. Что же касается отыскания некой единой позиции, удовлетворяющей всех участников дискуссии, синтезирующей их мнения, то тут я заранее настроен весьма пессимистично.

И это ведь своего рода достоинство. Потому что "круглый стол", символизируя равноправие участников, предполагает не столько унификацию взглядов и даже не зыбкое эклектичное единство, а скорее углубление понимания проблемы, осознание ее многомерности, неоднозначности, реальной противоречивости, в конце концов. Все это непосредственно касается обсуждаемой нами сегодня темы "Формирование глобального этоса". "Целостный мир во все возрастающей степени нуждается в едином этосе!" утверждают сторонники данного процесса. Но насколько целостным, "глобальным" является современный мир? Начнем с того, что глобализация мира, о которой сейчас столь много говорится и пишется, особенно глобализация в категориях "One World", является в значительной мере fables convenues. В мире параллельно развиваются не менее значимые процессы диссоциации, социально-экономического — и даже культурного и языкового — расслоения. И даже асоциализации. Недаром, VII Всемирный конгресс Международной ассоциации политических наук, собравшийся в Сеуле в августе 1997 года, прошел под многозначительным девизом "Не глобализация, а маргинализация насущная проблема".

Действительно, вопреки расхожим оценкам, едва ли не самый сильный козырь глобализации (после информатизации) — глобальная экономика, на деле все же не есть некое универсальное предприятие всех стран и народов планеты. В этой области бытует слишком много расхожих мифов и штампов, которые не вполне подтверждаются статистикой, а иной раз прямо противоречат ей. Например, что касается якобы последовательного роста внешнеторгового оборота индустриально развитых держав по отношению к производству или доли вывоза капитала от ВВП либо движения трудовых ресурсов в течение XX века. На самом же деле и удельный вес внешнеторгового оборота, и доля вывоза капитала достигли своего максимума еще перед первой мировой войной. Затем динамика этих показателей шла по синусоиде, дважды снижаясь после мировых войн, снова достигнув прежнего максимума лишь примерно в середине текущего десятилетия. При этом глобализация производственных и торговых трансакций в значительной мере связана сейчас с феноменом ТНК и операциями, осуществляемыми между их филиалами.

Процесс, который происходит на планете, возможно, было бы правильнее охарактеризовать как "новый регионализм": формирование макрорегиональных геоэкономических пространств (или "нового регионального миропорядка") на фоне социального и экономического расслоения мира. Статистические данные о "сближении народов планеты" в этих категориях просто убийственны. Долгое время я занимался развивающимся миром. В значительной части стран, относимых к этой группе, — по некоторым оценкам, более чем в сорока (в 44-х, если следовать расчетам Б.М. Болотина) — положение по сравнению с 1950 годом существенно не улучшается. Причем, в двух с половиной десятках из них ситуация ухудшается. А в четырнадцати других развивающихся странах на протяжении второй половины века имеет место интенсивнейшее развитие (сопровождаемое достаточно высокой экономической динамикой еще в 6 других странах). Сейчас Третий мир, фактически, раскололся на весьма различные составные части: с одной стороны, племя энергичных "драконов" и "тигров", с другой, — совокупность нищих и дестабилизированных территорий Глубокого Юга. Кроме того, за последнее десятилетие на постсоветских просторах образовалась новая группа стран, частично сливающаяся с последней стратой.

Чтобы охарактеризовать положение в мире в целом, рискуя злоупотребить вашим терпением, приведу некоторые данные из статистики ООН. За последние десятилетия соотношение уровней доходов богатых и бедных, "золотого" и нищего миллиардов планеты не только не сократилось, но заметно увеличилось: с 13:1 в 1960 году до 60:1. А ведь по сравнению с серединой столетия совокупный объем потребления, судя по тем же оценкам ООН, вырос приблизительно в 6 раз. Однако 86% его приходится сейчас на 1/5 часть населения, на остальные же 4/5 — оставшиеся 14%. Но и в этих цифрах отражена не вся истина. Доля мирового дохода, находящаяся в распоряжении беднейшей части человечества, — а в настоящее время примерно 1,3 млрд. людей живут в условиях абсолютной нищеты — еще на порядок ниже, составляя лишь около 1,5%. Таким образом, в мире помимо североатлантической витрины цивилизации соприсутствует ее гораздо менее заметный темный двойник: "четвертый", зазеркальный мир, населенный голодным миллиардом.

На планете, по-видимому, происходит все же не столько социально-экономическая конвергенция (корелянтом которой могло бы служить политическое и социальное единение глобального сообщества, чего также не наблюдается), сколько унификация определенных правил игры, повсеместная информатизация, обеспечение прозрачности экономического пространства, установление мировой коммуникационной сети, развитие систем управления. Это какая-то новая (по отношению к началу века), другая глобализация, или, в русле модных теперь формулировок, — "Глобализация-2".

Все это предварительные замечания, касающиеся контекста обсуждаемого вопроса. А теперь непосредственно по поводу проблемы глобального этоса и вообще процессов, которые происходят в сфере идеологии и убеждений.

Что такое этос? Ответить на этот вопросом можно достаточно различным образом. Давайте вдумаемся в предельный смысл данного понятия. Этос — категория различения и целеполагания. Это внутренне согласованный реестр ("этический консенсус") ценностей бытия и норм поведения в мире, основанный на признании, каталогизировании, утверждении определенной иерархии смыслов. В своем пределе это, следовательно, проблема смысла и цели бытия, то есть — мировоззрения. Именно на этом пограничном аспекте обсуждаемого вопроса я и хотел бы сосредоточить основную часть выступления.

Так вот, может ли иметь место синтез различных мировоззрений? Может, если… таковое отсутствует вообще. Подобный синкретизм — свойство эклектичного, поверхностного сознания, страшащегося или просто неудосуживающегося вглядеться в глубину и перспективу мира. Но с другой стороны, именно данный тип сознания сейчас широко распространяется на планете. И вполне возможно, оно имеет шанс стать господствующей формой мировоззрения в Новом мире. Но, простите, это будет своего рода капитуляцией человечества, потерей человеком лица, личности. Это — утрата суверенности точки зрения на смысл и цели бытия. (Имеющая шанс реализоваться, как и всякая утопия, лишь в условиях всеобщего равнодушия и конформизма либо тоталитаризма. Хотелось бы тут, кстати, процитировать одно из высказываний д-ра Г. Кюнга из его работы "Проект мирового этоса": "Мировое общество менее чем когда-либо сможет позволить себе существование пространств с просто различной… этикой".)

Проблема еще и в том, что чем глубже человек постигает корни своего существования и чем дальше раздвигаются его мысленные горизонты, чем целостнее и органичнее становится его понимание сути вещей, тем острее он ощущает метафизические различия, столь несущественные и даже "избыточные" для обыденного сознания. А, следовательно, — понимает иллюзорность "единства основополагающих начал различных культур и религий", на самом деле, как правило, как раз несовместимых в области догматики, отражая не только иной опыт, но и иной выбор.

Приведу достаточно простой пример, не затрагивающий метафизических глубин. В различных обществах весьма различно понимание таких, казалось бы, универсальных констант как пространство и время. В одних культурах время носит цикличный, замкнутый характер. В других — осевой, векторный. В третьих, — оно как бы отсутствует вообще. Совместить эти конструкции в некий единый сплав можно лишь создав мировоззренческую кашу, химеру, способную дезорганизовать, аномизировать общество…

Теперь попробуем задать достаточно неожиданный вопрос: откуда собственно возник феномен глобализации?

Существует ли связь между глобализацией и каким либо конкретным этосом? Тут, мне думается, настала пора признать, что конкурирующие между собой этосы весьма неравноценны. (Вот они — рифы политкорректности.) Попробуем с должной осторожностью подойти к этой деликатной в современном мире теме.

Дело в том, что все основные "мировоззренческие конструкции" мы можем подразделить как бы на два класса. Это — национальные или даже этнические системы (т.е. национальные этосы). И системы прозелитические, которые претендуют на универсализм. В отличие от первой группы их совсем немного. Это — христианство, это ислам, и это, в несколько уже парадоксальном смысле, буддизм и, пожалуй, секулярный атеизм. Теперь вновь вернемся к прозвучавшему вопросу: каков генезис глобальной цивилизации? Где истоки современной мировой конструкции — политической, экономической, идеологической? Мой ответ: глобализм — порождение христианской цивилизации. Не только как логичное следствие усилий по евангелизации мира, но я бы сказал, как вещественное выражение христианского универсализма. Христианский универсализм и создал глобальную цивилизацию, которая достигла своего пика где-то в начале ХХ века. А дальше начался непростой процесс мутации ее форм. Появились признаки усталости и коррупции. На смену универсальной религии пришли универсальные идеологии, своего рода светские религии. Возникла тема, которая сейчас достаточно широко обсуждается, правда, несколько завуалировано, как тема социального Постмодерна.

Постмодерн есть воплощение системного кризиса цивилизации Модерна. Модерна, понимаемого как историческая мера христианской цивилизации. Здесь, по-видимому, требуется некоторое пояснение. Обычно социальный Модерн связывают только с периодом Нового времени. Но, в сущности, всю историю человечества можно разделить на две части. Это, во-первых, время господства разнообразных традиционных культур. И, во-вторых, почти двухтысячелетний период зарождения, формирования, распространения по планете христианской цивилизации, Модерна, обновления по отношению к миру предшествовавшему, Ветхому. В конце концов, была создан грандиозный исторический феномен — социальный, экономический, политический, культурный, — который мы и воспринимаем как глобальную цивилизацию. Но не все тут просто.

Сегодня в мире активно конкурируют между собой три крупномасштабных социальных проекта. Во-первых, хорошо известная всем нам модернизация, которая претерпевает, однако, разительные метаморфозы. Модернизация отделяется от своих духовных корней, от христианской культуры, лежащей в ее основе. Параллельно происходит расщепление модернизации и вестернизации.

Становясь глобальной, христианская цивилизация вмещала и объединяла многочисленные культурные и религиозные меньшинства. С некоторых пор, однако, она стала испытывать растущие неудобства при декларировании собственной исключительности, иной раз, затрудняясь даже просто подтвердить свою идентичность. И мы понимаем, почему это происходит. Духовное измерение бытия нередко отождествлялось с социальным, и история оставила нам слишком много свидетельств излишеств, связанных с пересечением этой границы. Поэтому неудивительно, что культуры, не занимавшие доминантной позиции, чувствовали себя ущемленными. В результате по мере распространения идеалов Просвещения и либерализма христианские общества оказываются опутанными сетью самоограничений, а то и прямых запретов, изначально имевших целью защитить права меньшинств и обеспечить политически мотивированный баланс культур. Во что это выливается сейчас на практике — отдельная тема. Скажу лишь, сколь бы странно это ни прозвучало, что христианская цивилизация, не сумев поддержать необходимый баланс между обществом духовным и гражданским, целями метафизическими и политическими, подверглась более чем парадоксальной культурной агрессии именно вследствие обретенного ею доминирующего положения…

Но обратимся теперь ко второму масштабному процессу, прямо связанному с переживаемым обществом Модерна кризисом. Модернизация, охватив планету, привела в движение социальные механизмы, побудившие ряд культур и сообществ (отодвинутых в свое время в тень ценностями, устремлениями мира Модерна) выйти из состояния летаргии. В том числе — взглядов и воззрений, иной раз прямо антагонистичных по отношению к культурным основам, нормам и ценностям Нового времени. Но выходящих сейчас на поверхность то в виде разнообразных неоязыческих концептов, плотно насытивших культурное пространство западного ареала, то как феномен возрождения и прорыва фундаменталистских моделей (а равно и соответствующих политических инициатив) на обширных просторах бывшей мировой периферии. Эти культуры вполне восприняли вызов истории, породив в конце ХХ века ответную волну ориентализации. Культура же христианской Ойкумены, все более смещаясь в сторону вполне земных, материальных, утилитарных ценностей, столкнулась, таким образом, с рационализмом и практичностью неотрадиционного общества. Сочетание этих двух волн породило, к примеру, такой феномен, как тихоокеанская революция и ряд других хорошо известных нам явлений.

Наконец, третья компонента современной синкретичной цивилизации — демодернизация. Это, пожалуй, наиболее драматичный персонаж спектакля истории. До недавнего времени ему явно не уделялось должного внимания, настолько радикально здесь расхождение с аксиомой социального прогресса как предельного содержания человеческой истории. Как уже говорилось сегодня, привычная форма рассуждений о будущем "насколько общество грядущее будет лучше и гуманнее современного". Но не настала ли пора задаться вопросом, насколько Новый мир может стать хуже и бесчеловечнее? Так, на протяжении десятилетий велись дебаты о переходе от индустриального к постиндустриальному обществу. Между тем, в ряде случаев оптимистичные схемы пост-индустриального сообщества уступают место неприглядной реальности цивилизационного регресса и феномену де-индустриализации, как симптома надвигающегося глобального кризиса. На земном шаре сейчас можно насчитать примерно три десятка территорий, где утверждается повседневность конфликтов, гибели, распада политических, экономических, правовых институтов, самого принципа стабильной организации общества. Кажется, пришла пора всерьез задуматься над вероятностью крупномасштабных альтернатив конструктивным схемам развития человеческого сообщества, над сценариями антропологической катастрофы и возможностью наступления в третьем тысячелетии своеобразной "ночи истории", способной утвердить на планете Земля новую "постсоциальную" реальность.

Таким образом, нынешний второй пик глобализации есть сохранение и даже гипертрофия универсальной формы при почти полной утрате животворящей сути. Однако подобная конструкция вряд ли сможет стать прочной и долговечной. Скорее всего, в недрах этой хрупкой оболочки уже зреет смерч постглобализма: когда из мозаичной скорлупы в мир явится не ожидаемый плод нового мирового порядка, но новая мировая анархия. Призрак которой, кажется, уже бродит и по миру, и по России.

Завершая выступление, я бы хотел сказать следущее. Сосуществование, тесное переплетение описанных выше процессов создает крайне непростую ситуацию с глобальным этосом. На пороге XXI века человечество как и две тысячи лет назад оказалось в ситуации нарастающей культурной растерянности. Это свое состояние оно пытается скрыть, обращаясь к ценностям материалистичности, синкретичной спиритуалистичности, к языку жесткой прагматики, которую она выдает за экономику. Место экономики и связанных с нею реалий в системе человеческих связей резко возросло. Но это уже и не экономика в привычном смысле. Это скорее некая расплывчатая экономистичность, флер новой идеологии, признак новой общности. Поэтому — по аналогии с существовавшим когда-то Pax Romana, с постоянным рефреном ХХ века на тему Pax Americana — я бы предложил в качестве ярлыка для нынешних социальных и культурных обстоятельств этикетку Pax Economicana, понимая, что под этим названием скрывается ситуация крайней культурной растерянности.

Толстых В.И. Спасибо. Есть какие-то мгновенные реплики, минутные? Пожалуйста.

Гиренок Ф.И.. Чуть-чуть об обществе Постмодерна. Я хотел бы узнать, правильно ли я понял, что общество Постмодерна появляется потому, что западная или христианская культура ослабла, мы соответственно, Восток, воспрял. И это, вот такую ситуацию назвали Постмодерном. Так?

Неклесса А.И. Мы — не Восток, и мы не воспряли. Мы тоже часть христианской цивилизации, хотя и переживаем глубокий кризис идентичности. Постмодерн это синтез постхристианского декаданса и неотрадиционного возрождения.

Померанец Г.С. Мне кажется, что прямая и круг совместимы. Совмещение их — спираль. Так что Ваш пример работает против Вас. Если перенести это в культурологию, то Тойнби этой проблемой занимался, и он пришел к модели циркулярной пилы, которая, вращаясь, все глубже врезается в древесину…

Неклесса А.И. Я думаю, что и спираль, и прямой вектор — два варианта разомкнутости и оба противостоят замкнутому кругу… Конечно, знание сущности других мировоззрений способно углубить понимание истины (хотя может и затмить, и отравить его). Соединение же мировоззрений — это уже нечто совсем другое. Искуссная ложь — это ведь не полное отсутствие истины, но ее смешение, искажение. Это падшее знание истины.

Гусейнов С.К. Конечно, у Вас последовательное выступление. Особенно, учитывая то уточнение, которое вы сделали в начале, соотнеся проблему этоса с мировоззрением. Конечно, можно рассматривать проблему и в таком аспекте, но мне, однако, было естественнее исходить из того, что это область нравов, общественных привычек. Это просто другой уровень, связанный не деятельностью пророков, а со сферой нравов, привычек, характера. Конечно, это не может существовать в бессознательном плане, это каким-то образом связано с целеполаганием. Вот с такой позиции Ваши рассуждения могут вызывать возражения, но если это рассматривать под углом мировоззрения, тогда, конечно, Вы правы.

Неклесса А.И. Здесь я и с Вами, Салам Керимович, и с Григорием Соломоновичем согласился бы вот в каком смысле. Действительно, понятие этоса, как и другие фундаментальные понятия весьма многозначно. Оно, если последовательно углубляться в его суть, определяя предельное ("вертикальное") значение слова, означает смысл и ценности существования применительно к повседневности человека, то есть — мировоззрение, воплощенное в круг привычных форм поведения и бытия. Но, конечно же, имеет оно и то значение (и даже преимуществено), на котором Вы в своем выступлении основывались.

Хочу заодно сказать вот о чем. Тут есть некий универсальный знак, плодотворный для диалога культур. Он в качестве пространства общежития, как проявления терпимости. Смысл диалога в проявлении любви, а не вражды (и еще — свободы), но терпимость не может иметь следствием эклектику. Это была бы уже не любовь, а сентиментальность и безразличие. Потому что совместить, скажем, христианские и буддистские ценности в виде "христианского дзена" это абсолютный нонсенс. (В одном случае реальность существует. В другом — реальности принципиально нет.) Но "совместить" христианина и буддиста можно. В современном мире, ориентированном на столкновение цивилизаций, терпимость, социальная терпимость, мне кажется, и есть тот искомый и желаемый "горизонтальный" глобальный этос.

 

 


© Журнал «ИНТЕЛРОС – Интеллектуальная Россия». Все права защищены и охраняются законом. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ №77-18303.