Александр Неклесса

Инновационная Россия

как политический проект и как стратегия развития

В XXI веке «великие потрясения» становятся, кажется, достоянием не только России, но всего мирового сообщества.

Происходящие на планете события, равно как и долгосрочные и среднесрочные прогнозы указывают на вероятность дальнейшего развития политических и экономических турбулентностей. Фигуры, расчетливо расставляемые игроками на «большой шахматной доске» в 80-ые и 90-ые годы неожиданно для многих зашатались, а некоторые – скатились с доски, получив шах и мат.

В экономической сфере один прогноз из современного сундука Пандоры уже реализовался. Речь идет о кризисе цифровой экономики, связанным со значительной переоценкой ее активов. Другой широко обсуждаемый сюжет – неприятности в мировой финансовой сфере. Третий всадник экономического Апокалипсиса – контур глобального энергетического кризиса.

Состояние нефтяного рынка и оценка мировых запасов углеводородов оказались в свое время заложниками сложной игры, связанной с положением традиционных отраслей промышленности в развитых странах, с одной стороны, и проблемой капитализации нефтяных корпораций, с другой.

Еще одним симптомом «экономической эпидемии» стало последовательное снижение производительности капитала в развитых странах, скрытое до времени ростом производительности труда и бурным развитием так называемой новой экономики (экономики, основанной на информатике и знаниях).

В сложившейся ситуации аналитикам все чаще приходится пересматривать устоявшиеся стереотипы, отказываться от привычных объяснительных схем и моделей. И, пожалуй, самой ярким заблуждением конца прошлого столетия следует признать тезис о взрывном характере инновационных процессов в научно технической сфере (феномен НТР) на пороге третьего тысячелетия.

Инновационное развитие – императив современности

1.

На чем основывался бурный экономический рост в эпоху Нового времени, предопределивший появление на планете феномена индустриально развитых стран? В основном – на освоении новых предметных полей деятельности, на радикальных открытиях и изобретениях, приводивших к созданию инновационных, высокоэффективных технологий. Следует подчеркнуть, что таких пространств в ХХ веке, в сущности, было не так уж много, хотя феноменология, рожденная в их недрах, просто поражает воображение.

Инновационные горнила, предопределившие трансформацию экономической и социальной жизни в минувшем столетии, были: электричество, двигатель внутреннего сгорания, химия, включая создание искусственных материалов и веществ, качественно иные средства коммуникации (телеграф, радио, телефон, другие телеметрические системы, авиация). А также особый кластер – заложивший основу для бурного развития высокотехнологичной индустрии развлечений (кино, телевидение и т.п.).

Вторая инновационная волна прошлась по планете примерно в середине столетия. Она была связана с появлением ядерной энергетики, с бурным ростом ракетно-космической промышленности, с индустрией ВПК в целом, а также с созданием основ для так называемой «компьютерной революции». Социальный эффект от реализации данных технологий был, однако же, заметно ниже, чем у творческого прорыва начала века. Космические полеты и ядерная энергетика поражают воображение, но их значение для структур повседневности все же несоизмеримо с ролью предыдущей волны инноваций, буквально преобразившей экономику, образ жизни цивилизованного человека и сформировавшей новое качество жизни на планете.

Последняя же волна столетия производит несколько странное впечатление. Несмотря на видимый расцвет информационных и финансово-экономических технологий, на каскад социальных изобретений и другие «мягкие» инновации, сравнение состояния данной сферы в конце и в начале ХХ века – с перечислением конкретные прорывных достижений – приводит к психологически неожиданному результату.

Обнаруживается, что инновационный импульс не только не возрастал, но скорее даже затухал, правда, неравномерно, хотя и достаточно заметно, начиная примерно с 80-х годов ХХ века. При общем росте значения интеллектуальных технологий фундаментальные открытия – radical innovations постепенно сменяются и размываются многочисленными, эффектными рационализациями этих открытий – progressive innovations, происходит универсальная технологизация и коммерциализация науки. Однако, что касается состояния фундаментального инновационного процесса, то к концу прошлого века он практически остановился. Лозунги НТР (научно-технической революции) стали мифом.

В то же время, востребованность радикальных инноваций в ряде областей человеческой деятельности в этот же период увеличилась. А необходимость определения очередных «высоких горизонтов» развития становится не только экономическим, но и социальным императивом.

2.

В последние годы в симфонии мирового концерта отчетливо звучат диссонирующие ноты, а в мировой политике, кажется, обозначился возврат к методам силовой политики и «дипломатии канонерок», свидетельствующий о невозможности решать возникающие проблемы гибкими методами. Еще одним симптомом нездоровья стало последовательное снижение производительности капитала в развитых странах, скрытое до времени ростом производительности труда и рядом других обстоятельств.

Между тем анализ экономической географии в начале XXI века приводит к примечательному результату. На карте мира обозначились контуры нескольких геоэкономических пространств, характеризуемых специфическими структурообразующими формами деятельности, служащими ферментами всей прочей хозяйственной активности того или иного региона.

Так, особенность североатлантического ареала – бурное развитие «штабной экономики» и «технологической высокой моды»: т.е. производство технологических образцов, активно тиражируемых (за вычетом новейших военных технологий), в основном уже в другой геоэкономической зоне – Большом тихоокеанском кольце, включая такую его нетрадиционную ось, как Индостан – Латинская Америка. Здесь, преимущественно в «Большом Китае» и сопредельных с ним территориях, постепенно сосредотачивается значительная часть серийного, массового промышленного производства планеты, формируется новая «мастерская мира». Индоокеанская дуга и субтропические широты с большей или меньшей точностью обозначили контур основной сырьевой площадки планеты. Постепенно в картографии экономических процессов все заметнее проступает также особое, трансграничное пространство мировой криминальной экономики и связанных с нею специфических видов парахозяйственной практики.

Наиболее сложным для геоэкономической прописи оказалось, однако, пространство «сухопутного океана» Северной Евразии. Если бы речь шла о построении формальной сбалансированной модели, то структурообразующим началом данного «большого пространства», пожалуй, должно было бы стать производство сырья, но «сырья» особого – интеллектуального. В этом случае геоэкономический атлас мира превратился бы в гармоничную матрицу, своеобразную «мегамашину», диверсифицирующую и объединяющую мировое производство в единый комплекс: производство природного сырья, промышленное производство, производство интеллектуального сырья, высокотехнологическое производство, финансово-правовое регулирование экономических процессрв и т.д. На практике, однако, этого не произошло.

Тем не менее, определенные предпосылки для реализации подобной геоэкономической роли России все же имеются. И не случайно, несмотря на все перипетии и нынешнюю выраженную сырьевую доминанту ее экономики, в стране постоянно возобновляется разговор о перспективах российской инновационной экономики.

Дополнительным сдерживающим фактором для реализации инновационной модели развития России служит желание ее стратегических конкурентов снизить соответствующий пространство неконтролируемых извне инноваций и особенно военно-технологический потенциал страны до приемлемого (по их понятиям) минимума.

3.

В 90-е годы многие исследователи прогнозировали смещение политических и силовых игр наступавшей эпохи из военно-политической сферы в экономическую вместе с эскалацией нового типа конфликтов – геоэкономических коллизий, развивающихся в широком контексте международных связей. Как писал один из влиятельных сторонников данного подхода «геоэкономика основывается не только на логике, но и на синтаксисе геополитики и геостратегии, а в более широком смысле – и на всем существующем опыте конфликтных ситуаций». Однако, несмотря на то, что в новом веке экономика обретает политическую субъектность и соответствующий горизонт, военно-силовые константы, пусть и в модифицированных формах, по-прежнему остаются значимым фактором стратегического дизайна XXI века.

Экономика между тем действительно претерпевает серьезные трансформации. Из процесса обустройства материального мира она преобразуется в полифоничное искусство стратегического действия и системных операций, происходит слияние политики с экономикой – проявляющееся особенно ярко в сфере международных отношений – и формирование на данной основе системы глобальных взаимодействий.

При этом в рамках нового контекста частично стирается не только граница между внутренней и внешней политикой, между внутренним и внешним пространствами государства. Экономическая деятельность прочитывается сейчас и как вполне традиционная, хозяйственная субстанция, и, одновременно, как трансценденция ее привычного облика, как перманентное формирование новых предметных полей, как пространство органичного синтеза экономических и политических устремлений. Потенциал геоэкономического космоса представляется практически необъятным, здесь к некоторому логическому пределу (и, соответственно, к предчувствию качественного скачка) подходит прежняя модель развития экономической практики, чей вектор устремлен от экстенсивного исчерпания материальных ресурсов цивилизации к интенсификации возможностей высокотехнологичного развития. А в перспективе, с использованием возможностей виртуальной сферы, – к преодолению любых мыслимых пределов роста.

Стимулы же традиционной экономики, особенно в условиях дефицита радикальных технических инноваций и наметившегося господства оптимизационных технологий, в возрастающей степени оказываются за пределами поля операций, доминирующих в современном экономическом космосе. Промышленная оболочка цивилизации испытывает возрастающее напряжение, не в последнюю очередь связанное с фундаментальным изменением роли и значения углеводородного сырья. Однако современная экономика – это уже не только индустриально-промышленная, хозяйственная сфера, но также информационный, цифровой мир и с какого-то момента не только турбулентное пространство финансов и умелого управления рисками, но, скорее, форма проекции политических и правовых норм.

4.

К началу XXI века Россия оказалась на историческом перепутье, возможно, впрочем, как и вся человеческая цивилизация. Один ее – «левый» путь – к тому времени вполне обозначился. Параллельно со сдвигами в направлении модернизации российского общества налицо присутствовала и другая тенденция – деиндустриализация части территории, архаизация социальных связей, ползучий распад и деградация культурного, правового пространства, постепенный переход отдельных территорий на полуавтономный режим существования, бесконечная «антитеррористическая операция» на Северном Кавказе – все это печальная действительность конца прошлого и начала нового века.

В контексте глобальной экономики положение страны также не вызывает оптимизма – ее доля в мировом ВВП и в ряде других важных макроэкономических показателях, по общему мнению специалистов, при избранном курсе вряд ли имеет шанс превысить символическую отметку «2%». Что же касается такого показателя экономического развития, как объем производства на душу населения, то страна находится где-то в шестом десятке государств мира (и то, если подсчеты вести исключительно по паритету покупательной способности рубля, хотя, скажем, с долгами России приходится рассчитываться совсем по другой схеме). Кстати, прозвучавший не так давно призыв «догнать и перегнать Португалию» в этом смысле оказался сам по себе достаточно символичным и характереным.

Россия находится на стратегическом распутье между инерцией трофейной экономики прошлого десятилетия, более-менее устойчивой ролью сырьевого придатка мировой экономики (и потенциального объекта начавшихся масштабных реконфигураций в данной сфере), периодически вспыхивающей тягой к мягким формам неопротекционизма или даже подспудными разговорами о возможности реанимации элементов мобилизационных схем управления. И, наконец, стране приходится рассматривать перспективы встраивания в чужие, но вполне состоятельные экономической стратегии. Превратившись, к примеру, в транзитное пространство для грузопотоков (тут невольно вспоминается роман братьев Стругацких «Попытка к бегству»), глобальный отстойник для экологически вредных отходов (а тут уже пророчески звучит тема «Пикника на обочине») или в практически обезлюдившие «легкие планеты» (в этом случае можно вспомнить, пожалуй, кое-что из «Гадких лебедей»).

Однако стратегическое древо сценариев развития России в новом столетии не исчерпывается приведенным выше списком. Социальная жизнь в России-РФ в 90-е годы отдельными своими чертами подчас напоминала реальность легендарных «пиратских республик», а экономическая жизнь тех лет может быть охарактеризована емким понятием – «трофейная экономика». Логические цепочки рассуждений в данном контексте приводят, в конце концов, к неприятному вопросу: не суждено ли России, постепенно трансформирующейся в некое «большое пространство» развивающегося мира, стать со временем не только обширной природной кладовой и свалкой Нового мира, но также – «большой банановой республикой» трансграничной криминальной экономики с ее по-своему высокоэффективными, изобретательными, изворотливыми и, безусловно, высокодоходными технологиями? Тем более, что коды «трофейной», деструктивной экономики определенным, генетическим образом связаны с полу-паразитической спецификой ресурсно-сырьевой модели.

Дело в том, что деконструкция созданного ранее хозяйственного потенциала, «проедание» плодов цивилизации есть некоторым образом инволюционная аналогия – воспроизведение характерных черт хозяйственного организма, сформировавшегося в условиях хронической зависимости от перманентного потребления горной ренты (т.е. демонстрирующего разнообразные и разрушительные признаки длительного воздействия «сырьевой иглы»). Особенно драматичная коллизия развивается, когда возросшие потребности сталкиваются с невозможностью по тем или иным причинам перейти к более высокоорганизованному типу хозяйства и одновременно сохранить даже прежнюю, пусть и несовершенную ситуацию (соблазнительно назвать данный эффект «экономической ломкой»).

В подобных обстоятельствах ставший привычным механизм существования за счет «внешнего» по отношению к обществу и конструктивной, созидательной деятельности источника (ренты) рискует быть перенесенным с природных ископаемых на новый объект. Например, стимулируя разнообразные формы прямых и косвенных финансовых заимствований, порой недопустимо снижая при этом планку правил игры внешних инвестиций на национальной территории, т.е. симулируя экономический суверенитет и развивая «долговую экономику». В критической же ситуации «источником богатств» может стать весь имеющийся в наличии хозяйственный потенциал страны, а в определенном смысле и сам упорядоченный универсум, созданный многими поколениями. В конце логической цепочки тень тотальной деконструкции падает на саму цивилизацию.

Конечно, подобное смешение цели и средств, ставший привычным «хозяйственный вывих» возможны лишь в обществе с серьезно и глубоко подорванными устоями, в исторической среде пост- или де-модернизации. Характерный симптом: традиционная криминальная, равно как и откровенно спекулятивная деятельность теряют здесь свой специфический отрицательный характер – свое принципиальное отличие от деятельности легальной и конструктивной. И общество с оттенком равнодушия в лучшем случае принимает создавшуюся ситуацию как неизбежное зло, а в худшем – оправдывает и даже романтизирует ее.

В подобной среде вышеперечисленные виды псевдохозяйственной практики – спекулятивная, «трофейная», «серая», «черная», т.е. прямо криминальная – в той или иной степени де-факто легализуются. Они охватывают все более многочисленные слои общества, и общество в свою очередь становится все толерантнее к «мягким формам» их проявления. В результате подрываются не только начала экономики, как социального института, но серьезно извращается само целеполагание общества, его фундаментальные взгляды на смысл и цели бытия.

К сожалению, описанный выше сценарий имеет прямое отношение к ситуации, складывавшейся в последнее десятилетие на большей части постсоветского пространства, включая Россию. Тема последовательной и масштабной криминализации страны в постсоветский период, взрывоопасного синтеза нормативного вакуума и правового нигилизма, аморальности власти и стремительного развития специфической пассионарной субкультуры требует отдельного рассмотрения. Нам же достаточно отметить, что сама гипотетическая вероятность появления в мире тотально коррумпированного и криминализированного государства, обладающего обширным потенциалом стратегического ядерного оружия, несмотря на всю свою политическую конъюнктурность, очерчивает контур совершенно новой ситуации. В результате в мировом сообществе, в контексте обсуждения перспектив развития событий в России, началось достаточно недвусмысленное формулирование императива «создания международных механизмов контроля над опасными и чрезвычайными ситуациями» в данном регионе.

Насколько, однако же, реальны в подобной среде иные, более оптимистичные прогнозы и сценарии? Что все-таки является наиболее перспективным геоэкономическим вектором развития страны? Где таится структурообразующий фермент российского хозяйства, обусловливающий, в конечном счете, и его причудливую, подчас негативную, специфику, и определенные, естественные, преимущества?

Российский инновационный проект как стержень институциональных реформ

1.

Россия на обозначившемся переломе эпох переживает один из наиболее разрушительных для социального организма видов кризиса – кризис смысла. На практике это выражается в транзитности и неполноте предлагаемых рецептов исправления ситуации, непрочности социального контракта между властью и народом, неустойчивости положения государства в международном сообществе. Впрочем, нечто подобное происходило и раньше – в различных странах и в различные эпохи – от Франции Жанны д’Арк до американской Великой депрессии, от Китая периода культурной революции до США времен войны во Вьетнаме. При этом явный кризис порой претворялся в не менее явный подъем на волне верно найденной идеи национального сплочения, самоидентификации социального организма, верно уловленного направления конструктивной деятельности.

Ситуация в России-РФ, однако же, осложняется дополнительным фактором, затрудняющим позитивный выход из обозначенного смыслового коллапса: речь идет об отсутствии в стране субъекта стратегического действия – национальной (в новоевропейском понимании этого термина) корпорации элит, то есть истинного правящего класса, а не простой суммы конкурирующих олигархических кланов. Иначе говоря, элитной корпорации, видящей для себя резон в национальной синергии – совместном обустройстве страны и государства, исходя из долгосрочных целей социального общежития.

В сущности, смысловое строительство в посткоммунистической России свелось к двум асимметричным сюжетам, один из которых являлся доминантным, другой – основой альтернативной концептуалистики. Первый концепт – это неолиберальная идеология реформ, призванная обеспечить вхождение России-РФ в контекст мирового сообщества. Второй идейный стержень – тяготеющее к автаркии прочтение российских культурно-исторических традиций как основы особого пути страны. Опыт последних десяти-пятнадцати лет показал, что неолиберализм вряд ли способен стать основой национального консенсуса. Специфическая модернизация социального текста страны и так проводится с использованием методик семантического прикрытия, с целью снять определенное напряжение в отношениях власти с народом. Интеллектуальная оппозиция неолиберализму, однако, также не сумела представить обществу внятную социальную доктрину, могущую служить реальной программой действий в современном мире.

Поиск обращенной в будущее программы, формулирование оптимальной для страны «повестки дня» в третьем тысячелетии, равно как и формирование полноценного интеллектуального ландшафта, приобретает характер императива. В противном случае страну ждет состояние социальной апатии, деморализации, тотальной коррупции, и, в конечном счете, аномизации (что, согласно Эмилю Дюркхейму, есть не что иное, как социальный аналог самоубийства). Проблема приобретает еще более актуальный характер после парламентских и президентских выборов. Несбывшиеся социальные ожидания и заметное падение престижа России во внешнем мире ведут к деморализации значительной части населения и фрустрации части элиты, а в перспективе – к появлению новых форм протестной активности.

Обращает на себя внимание вызывающая интеллектуальная нищета, однообразие предлагаемых обществу партийных и политических текстов, равно как и «низкий горизонт» выстраиваемых социальных перспектив. В этой связи, кстати, весьма красноречив нынешний, подчеркнуто эклектичный набор национальных символов... Все-таки удивительно, что постсоветская Россия оказалась пространством со столь скудным – в творческом, интеллектуальном, духовном отношении – пейзажем; для многих это стало драматичной и роковой неожиданностью. По поводу причин данного феномена существуют разные точки зрения, но знаменательно, пожалуй, иное – то, что столь печальная для любого общества констатация, по большому счету, никем, в общем-то, не оспаривается. Подспудно возникает вопрос: а произошла ли вообще в стране революция, или же имеет место некий странный и бесконечный «процесс реформ», под флером благих «деклараций о намерениях» гротескным образом продлевающий жизнь – пусть и в заметно обновленных формах – далеко не самым перспективным и симпатичным реалиям прошлого?

2.

Что же касается положения страны во внешнем мире, здесь также далеко не все благополучно. Некоторое время назад прозвучал тезис: «Пришла пора серьезно задуматься о мире без России», другая формулировка той же мысли: «Россия умирает, и с этим фактом необходимо считаться». На сегодняшний день острота ситуации, вроде бы несколько сгладилась – но колокольчик все же прозвенел… На чем держалась последние годы внешнеполитическая стабилизация России? В общем и целом, на выраженной готовности к достаточно тесному сотрудничеству с США, преимущественно, в русле двух непростых сюжетов современности.

Первый из них (геополитический) – сотрудничество в сфере безопасности, уступки по ряду стратегических вопросов (расторжение договора о ПРО, согласие на продвижение НАТО на Восток, ликвидация баз в Лурденсе и Камрани, решения о порядке пребывания военнослужащих НАТО на российской территории и правилах их передвижения, закавказско-черноморские сюжеты и т.п.) и особенно – фактическое стратегическое партнерство в формировании обновленного статуса Центрально-Азиатского региона. Создаваемый в новом геополитическом сердце мира плацдарм (особенно в случае его распространения в Закавказье) существенно облегчает Америке контроль над выстраиваемым Большим Ближним Востоком. Имея при этом в виду и иракскую ситуацию, и сценарии израильско-палестинского противостояния, и наметившийся кризис в отношениях США с арабским миром, и иранский узел, и район Каспийского бассейна в целом, и мониторинг афганской территории, а также кашмирской зоны индийско-пакистанского конфликта и т.д. Кроме того, Центральная Азия – прекрасная геостратегическая площадка для контроля над внутренними районами Китая, где расположены ядерные объекты Пекина.

Второй сюжет (геоэкономический) связан, в частности, с судьбой российского нефтегазового комплекса в связи с наметившимся пересмотром Америкой своей глобальной энергетической стратегии. Россия, резко наращивая в последние годы добычу/экспорт нефти (и предполагая форсировать данный процесс), являясь вторым по объему мировым экспортером в этой области, становится важным элементом возводимой Вашингтоном альтернативной энергетической конфигурации. Ее опорными точками могли бы стать (помимо играющего особую роль Северного нефтяного бассейна Европы, связанного, конечно же, с европейской частью атлантического мира)

(1)                           Россия (точнее СНГ, а в перспективе – также все пространство Каспийского нефтяного бассейна);

(2)                           Северная и Латинская Америки (резервный потенциал штата Аляска, Канада, Мексика и Венесуэла);

(3)                           нефтедобывающие страны Африки (прежде всего – Ливия и Нигерия).

Иначе говоря, Россия-РФ, лишенная на протяжении длительного времени собственной внятной стратегической инициативы и конструкции, оказывается встроенной в активно создаваемую чужую, закрепляющую за ней роль управляемого объекта, сокращая, таким образом, пространство суверенности, сужая спектр геоэкономических возможностей страны и ее значимых стратегических инициатив в наступившем столетии.

Особый фактор – процесс транснационализации российских элитных группировок при отсутствии выраженной «национальной корпорации», развитие ряда специфических компрадорских трендов в данной области, перспектива перехода страны на не вполне суверенный тип внешнего управления.

В качестве ключевых вопросов экономически-ориентированной повестки дня России на ближайшую перспективу видятся:

(a)    анализ вероятности и разработка реалистичного сценария долговременного падения цен на нефть на глобальном рынке, а также последствий подобного хода событий, в частности, развития на данной основе бюджетно-инвестиционного кризиса;

(b)    изучение последствий серьезной реконфигурации (вплоть до распада) «эклектичного консорциума» российского правящего класса в случае ухудшения экономической ситуации, а также перспективы существенных рокировок и других значимых нестроений внутри уже сложившихся элитных группировок;

(c)    императивный характер для политического истэблишмента поддержки стабильности социальной ситуации и политической конструкции в период экономической дестабилизации;

(d)    преодоление растущих неурядиц с идеологическим и политическим обеспечением проводимого в стране курса реформ, отсутствия внятной смысловой конструкции в социальной сфере, вероятность формирования «новой идеолого-политической альтернативы» и ее генералитета.

Что же касается стратегических аспектов российской ситуации, то нынешнее положение продолжает характеризоваться драматичным концептуальным вакуумом – отсутствием долгосрочных перспектив, внятных моделей развития. Между тем мир достиг новой степени сложности, и Россия, чтобы удержаться в реестре сообщества развитых стран, должна предпринимать не просто серьезные усилия, а отыскать собственную оригинальную тему в мировом концерте, найти своеобразную «экологическую нишу» в мире XXI века. Тем более что состояние и динамика энергетической сферы – особенно в ее глобальном измерении – в ближайшем будущем будет в меньшей степени определяться чисто экономическими резонами. Также следует иметь в виду высокую вероятность исчерпания уже в ближайшее десятилетие возможностей России наращивать экспорт углеводородного сырья.

У российской экономики имеются в настоящий момент еще две непростые проблемы. Первая из них – структура и состояние основных фондов страны (подчас являющихся на деле «отрицательным капиталом»). Вторая – структура и состояние ее человеческого капитала.

Основные фонды России-СССР выстраивались применительно к совершенно иной логике хозяйственной деятельности и слабо поддаются конверсии к нынешней геоэкономической конфигурации. Значительная часть производства не имеет реальной перспективы в рыночной экономике в условиях глобальной конкуренции. Другая часть, непосредственно связанная с ВПК, также в значительной мере не соответствует ситуации ни с экономической, ни с политической, ни даже с технологической точки зрения. Приходится также учитывать нарастающую необходимость серьезного обновления основных фондов самих Вооруженных сил России.

Что же касается человеческого капитала, то здесь можно выделить две проблемы: (1) перспектива развития кризисной ситуации с трудовыми ресурсами (из-за заметного снижения доли и абсолютного числа национальных трудовых активов) и (2) нарастающая потребность в ином их качестве и составе.

Все это предполагает трансформацию самой логики (смысловой конструкции) управления страной:

(a)    повышенное внимание к обустройству культурной и институциональной среды обитания жителей России, к ее качественным параметрам, к уровню морали;

(b)    целенаправленные усилия по развитию и трансформации человеческого капитала России, повышению индекса человеческого развития, расширению пространства сложных композиций и коммуникаций;

(c)    комплексное обустройство инновационной культуры в России, экспансия сферы творческих процессов, не ограничиваясь научно-техническим их толкованием, активно включая в тему инноватики культурную, социогуманитарную проблематику, внедряя принципы и оргсхемы новой управленческой культуры.

Инновационное измерение реформ должно иметь яркий, «выпуклый» характер и быть оформлено, «спроектировано» как ведущий вектор развития страны. Тогда оно могло бы сыграть роль локомотива, и повлиять на ситуацию в социально-психологической сфере.

Рассматривая положение в стране с позиций миссии президентской власти, необходимо – в преддверии грядущих концептуальных и институциональных трансформаций – значимое присутствие в государственном и национальном теле вневедомственного органа по стратегическому анализу и долгосрочному планированию. Фактически, своего рода гражданского Генерального Штаба – с выходом на президента, либо непосредственно, либо формально via Совет Безопасности – для комплексного мониторинга развития мировой/национальной ситуации с точки зрения ее рамочных условий, т.е. функция, явно выходящая за пределы компетенции правительства.

Иначе говоря, следует отойти от практики рефлекторного и декларативного – пусть порою и эффектного – реагирования на возникающие проблемы. Перенеся при этом акцент на стратегическое измерение действий государства, на отслеживание подвижных горизонтов мировых трендов, на удержание смыслового контура складывающейся глобальной/национальной ситуации и целенаправленного на нее воздействия. А в качестве путеводной нити в этом динамичном лабиринте сделать ставку на резкое повышение режима интеллектуальной насыщенности пространства стратегических коммуникаций внутри страны, проявить реальное внимание к устойчивости генеральной конструкции общества, к ее социокультурной матрице.

3.

Красная нить зигзагообразного пути России – перманентная нестандартность, столь упорно и постоянно прорывавшаяся на протяжении бурной российской истории, к несчастью, порой самым нелепым и кровавым образом. Однако у данной нестандартности есть и «лицевая» сторона – оригинальная, творческая мысль, часто опрокидывавшая, казалось бы, незыблемые клише и стереотипы, находящая выход из тупиковых, безвыходных на первый взгляд ситуаций.

Возможно, именно здесь таится глубинная, «эталонная» особенность не только национального характера, но и национальной экономики. Историки, экономисты, политики приводят немало аргументов в подтверждение тезиса о творческом, интеллектуальном потенциале как основной, козырной карте российского общества.

В ХХ веке данная специфика российского культурного кода была проэксплуатированна весьма уродливо, хищнически и однобоко, однако же именно она обеспечила развитие в России-СССР феномена ВПК, реализовав в полуфеодальной стране (опережая подчас всех и вся) ряд современных высокотехнологичных проектов – в областях военного строительства, ядерной энергетики, космонавтики, современного авиастроения, специальной металлургии и т.п. Особая тема: судьба умов, талантов и идей, на протяжении ХХ столетия исходящих из России, этого туманного гипер-севера мировых геоэкономических пространств.

Россия – весьма своеобразное геоэкономическое пространство. Ее экономика парадоксальным образом соединяет в себе структурные черты как сырьевого Юга, так и высокотехнологичного Севера. Действительно, ряд структурных черт ситуации, складывающейся в российской экономике и обществе (да и на значительной части всего постсоветского пространства), вызывают настойчивые ассоциации с той непростой частью глобального сообщества, какой является Юг:

¨                   преимущественно сырьевой характер экспорта и производства;

¨                   проблематичность полного возврата старых долгов и периодически возникающая необходимость получения повторных займов;

¨                   неустойчивость политической организации общества, периодически возникающее сползание к авторитаризму или олигархии, хрупкость конституционной власти;

¨                   факты использования вооруженных сил во внутриполитической борьбе и для решения военных задач внутри страны;

¨                   деградация традиционной системы ценностей, «макдональдизация», гипертрофия издержек идеологии общества потребления;

¨                   низкие показатели уровня и качества жизни, резкое расслоение общества, общее ослабление социальной ткани, криминализация социума;

¨                   крупномасштабная коррупция, непотизм, клановость;

¨                   новые, исторически недостоверные границы, сепаратизм и межэтнические противоречия, локальные вооруженные конфликты,

– вот длинный, но отнюдь не полный перечень наиболее явных из них.

В то же время особенностями же российской экономики, в корне отличающими ее от слаборазвитых стран, являются:

¨                   существование высокотехнологичных отраслей промышленности;

¨                  производство разнообразного инновационного ресурса, передовых технологий и разработок;

¨                   качество общего и специального образования, а также науки;

¨                   наличие высококвалифицированной рабочей силы;

На фоне достигнутой за последние годы относительной политической стабилизации экономическая ситуация в стране вызывает все же меньше оптимизма. Экономика России – в значительной мере экспортно-ориентированное производство, причем ее основу составляет торговля сырьем и полуфабрикатами.

К началу нового века при общей доли России в мировом экспорте приблизительно 10% по минеральному топливу, ее позиции по товарной группе «машины и оборудование» за последнее десятилетие заметно снизились и не превышают 0,5%, а по товарам наукоемких отраслей составляют где-то порядка 0,2%.

В подобной ситуации уместен вопрос: сохраняет ли Россия в создавшихся условиях возможность выстраивания, с той или иной мерой амбициозности, национального стратегического проекта?

Мысли о стратегическом повороте, соответствующем логике постиндустриального развития, частично предопределили, а в чем-то даже инициировали процессы, приведшие в свое время к перестройке, обернувшейся, однако же, стратегическим поражением «нового класса» России, связанного с постиндустриальным производством. Страна пошла по другому пути, все более становясь специфическим анклавом мирового геоэкономического организма, специализируясь на производстве сырья и полуфабрикатов.

Однако возможность форсирования усилий для продвижения в ином направлении продолжала существовать практически все 90-е годы: это было, прежде всего, образованное население, наличие высококвалифицированных специалистов, одаренных ученых, творческих личностей. Правда, перманентная эмиграция и деквалификация части из них негативно сказалась на состоянии постиндустриального «нового класса» России и ее человеческого капитала в целом. С другой стороны снятие идеологических препон и прямых запретов с общества, науки и образования оказало определенное благотворное воздействие на конфигурацию научного сообщества, на формирование нового поколения интеллектуалов, представляющих самостоятельно мыслящую и активно действующую генерацию.

Именно эта часть российского общества может оказаться активными сторонниками национального стратегического проекта «Инновационная Россия», суть которого – создание в стране инновационной, социально-культурной среды и развития постиндустриального производства нового типа.

При прогнозировании геоэкономических перспектив России в XXI веке стоит, наверное, также учитывать вероятность серьезной реконфигурации социально-экономической картографии мира из-за возможного срыва глобальной экономики, развития финансово-экономического кризиса, который неодинаковым образом скажется на различных странах и регионах. В этом случае резко возрастает роль национальных ресурсов и производственных фондов, что, наряду с валютной лихорадкой, стимулирует масштабное перераспределение собственности и «новый реализм» в отношении особо важных ее объектов. При этом страна, способная обеспечивать себя энергетическими и в значительной степени иными ресурсами оказывается в особом положении.

Умело воплощая национальный инновационный проект, Россия, одновременно с обретением смысловой устойчивости, получает определенный шанс влиять на спектр партнеров и конкурентов в современном мире, модифицируя в желательном направлении непосредственно касающиеся ее элементы международных отношений, постепенно выстраивая собственное прочтение глобализации. В геополитической системе координат положение России-РФ на сегодняшний день сложно и незавидно. Нетривиальное же прочтение геоэкономического контекста открывает дополнительные измерения у ряда наболевших проблем, предоставляя, в частности, стратегическую альтернативу нынешней архитектуре внешних связей страны, как с неоиндустриальным пространством Большого тихоокеанского кольца, так и с высокоиндустриальной экономикой североатлантического Запада.

Таким образом, инновационный вектор развития, со всеми неизбежными в процессе его реализации срывами и нелепостями, все же указывает России направление поступательного, хотя и непростого продвижения к высокотехнологичному, постиндустриальному сообществу развитых государств, сообразуясь с геоэкономической логикой современного мира, реально сложившейся на планете ситуацией и глубинной национальной спецификой.

4.

Национальный проект «Инновационная Россия» направлен на сохранение и развитие прогрессивного смыслообразующего начала российского общества, фундаментального ресурса ее экономики – творческого дара, фермента, способного в случае благоприятного исторического шанса трансформировать общую ситуацию в стране в позитивном направлении.

Данная концепция имеет целью:

¨               последовательное выстраивание в стране режима наибольшего благоприятствования для проявления творческого и интеллектуального дара в социо-гуманитарной и естественно-научной областях, в значительной степени вне рамок серийного, промышленного освоения его плодов;

¨               стимулирование становления профессионального сетевого сообщества в данной сфере, создаваемого преимущественно на основе профильных мелких и средних предприятий;

¨               придание приоритетного характера сохранению и развитию оригинальной научной, культурной среды России, живого организма и творческого духа российского общества;

¨               уделение пристального внимания адекватной оценке результатов интеллектуального, творческого труда, наведение порядка в соответствующих сегментах правовой сферы и практики, осуществление контроля за режимом сверхэксплуатации в данной области, реализацию действенной защиты интеллектуальной собственности в ее многообразных проявлениях.

Коренная особенность, стратегическая «изюминка» проекта заключается в том, чтобы отделить инновационный факт, рождение новой идеи или семиотической конструкции от процесса непосредственного и немедленного индустриального воплощения, выстраивая режим реализации подобного продукта как самостоятельной (причем весьма немалой) экономической ценности в новом мире, базового источника новых товаров и услуг.

В естественно-научной сфере – это целенаправленная поддержка:

(а) массового, не требующего крупных капиталовложений – они, если вдуматься, в той или иной форме уже произведены – «высокого производства» инновационного факта;

(б) его последующего преобразования в отрефлектированную инновацию (т.е. формализация инновационного алгоритма), создания на этой основе подробно обоснованных концепций новых продуктов;

(в) разработки базового технологического цикла для нового товара или услуги, облегчения проблем, связанных с исполнением соответствующей юридической, проектной и технологической документации;

(г) изготовления конкретных опытно-конструкторских разработок, создания ά-образцов.

Вместе с тем творческий ресурс, понятый как структурообразующее начало российской экономики, может служить своего рода закваской, точкой опоры, ферментом для организации также и всей индустриальной цепочки: от ресурса мысли – через цикл R&D и производство ά-образцов – до создания уникальных объектов и технически сверхсложных изделий (наподобие новых биотехнологических средств или нанотехнологический конструкций), их квазисерийного производства.

Основанием для подобной формулы действий служит реальность постиндустриального мира, резко изменившая соотношение материального и нематериального видов производства. А также все более дающая о себе знать потребность мирового сообщества в качественном прорыве сложившейся за последние годы ситуации, характеризующейся определенным творческим застоем. Ситуация, особенно заметная на фоне осознанной заинтересованности крупных хозяйственных субъектов в создании нескольких сот новых технологий в различных областях производства.

Фундаментальная наука – в разительном контрасте с расхожими стереотипами «бурного научно-технического прогресса» – в настоящее время определенно переживает кризис, хотя созданный ранее «задел» и позволяет до сего дня снимать своеобразную инновационную ренту с прошлых эпохальных достижений, умело оптимизируя и коммерциализируя их следствия. При всем том существование фундаментальной науки в принципе плохо совместимо с основами денежного строя. Институт свободного распространения фундаментальных знаний находится, вообще-то говоря, в остром противоречии с азами рыночной экономики, поскольку означает фактический режим сверхэксплуатации именно для создателей базовых инновационных ресурсов (компенсация здесь осуществляется преимущественно по «лотерейному принципу» типа нобелевских премий или иных престижных наград).

Интеллектуальная экономика – особое хозяйство, где основным источником экономического богатства являются не природа, не труд и не капитал, а творчество. Кроме того, это индустрия – особенно в сфере гуманитарных технологий – которая зачастую не нуждается в дорогостоящих основных фондах, что подтверждается существенным разрывом между рыночной стоимостью ряда компаний, успешно действующих в данной сфере, и совокупной оценкой их материальных ресурсов. Она сосредоточена, фигурально выражаясь, «на кончике пера», к тому же в эпоху Интернета и электронной почты носит вполне транснациональный характер.

Именно это производство на протяжении последних лет в самых различных формах бурно развивается в России – в основном в форме прямых связей заинтересованных сторон – имея при этом свои неприглядные аспекты, нередко скрытые под плотным флером «серой» и «черной» экономики. Однако уже сейчас, вне зависимости от успеха или неудач долгосрочных замыслов необходимо выстраивание режима наибольшего благоприятствования для полнокровного функционирования соответствующей отрасли российского хозяйства, пребывающей в состоянии еще большего разброда и хаоса, нежели экономика в целом.

Речь у нас, конечно же, идет не о налоговой атаке на стихийно возникший и активно развивающийся сектор, но, напротив, – о придании ему второго дыхания, о радикальном изменении его масштаба, параметров, уровня, превращении его в ту самую, вожделенную и пока неуловимую «точку роста». Причем в значительной мере – при заинтересованной кооперации с зарубежными партнерами, то есть, повторюсь, за счет отказа от психологии непременного промышленного, серийного освоения инновационных результатов исключительно внутри страны.

Однако даже ближайшие, непосредственные задачи проекта:

¨                   удержание, сохранение и развитие инновационного духа российского общества, придание ему магистрального характера, создание устойчивой творческой, культурной, научной инфраструктуры;

¨                   формирование естественной ниши для России в геоэкономической системе мирового разделения труда, обеспечивая, таким образом, стратегическую основу для взаимовыгодных связей с влиятельными партнерами;

не могут быть решены без радикальной трансформации организационно-деятельностной сферы российского общества, распространения современных методов управления и соответствующих оргсхем, создания самоорганизующейся сетевой среды, объединяющей творчески мыслящих и активно действующих людей.

Идея «Инновационной России» также предполагает – помимо сугубо инновационной составляющей – целенаправленное взаимодействие России со стремительно развивающейся глобальной информационной индустрией, форсированное освоение уже существующих и создание новых, оригинальных телекоммуникационных и информационных технологий, активное вовлечение в перспективную сферу деятельности высокообразованного кадрового потенциала страны, людей, способных думать и действовать в сложноорганизованной и быстро меняющейся среде.

Важный элемент – формирование на этой основе транснациональных модулей, включенных в актуальный мировой процесс информационного (товаро)обмена и обеспечивающих, таким образом, «российским молекулам» эффективную обратную связь, понимание актуальных потребностей в этой сфере.

Успешное осуществление стратегии могло бы содействовать более естественному и уверенному присутствию российской экономики в контексте как высокотехнологичного-индустриального, так и информационного-постиндустриального сообществ, одновременно развивая основной стратегический ресурс России – ее «человеческий капитал», спасая его от деградации (что также имеет свою экономическую цену). А это и интеллектуальная элита, и высококвалифицированный персонал, привычный к производству опытно-конструкторских образцов и уникальных изделий, и весь широкий социальный слой образованных граждан и интеллигенции, востребованных реальностью современного мира, но во многом оставшихся за бортом российских реформ.

Воплощение «российского проекта» предусматривает в качестве одного из наиболее перспективных, прорывных направлений самое пристальное внимание к феномену индивидуальной деятельности в семиотической сфере культуры и искусства, интенсивное освоение и прямую поддержку индустриальных тенденций массового производства в данной области. Культурные, знаковые, стилевые, образные ресурсы России пока практически не присутствуют на мировом рынке. Однако образность XXI века предполагает радикальные подвижки в данной сфере, связанные, в том числе, с грядущей реориентализацией мира, 97% жителей которого рождаются в развивающихся странах. Причем, вопреки распространенным клише, массовое производство объектов творческого и культурно-информационного характера – носящее в постиндустриальной среде нередко выраженный индивидуальный характер (своего рода «интеллектуальное ремесленничество» или феномен manterprise*) – совсем не обязательно является синонимом массовой культуры (хотя и ею тоже).

Стратегия проекта предполагает также проведение комплексной и масштабной научно-технологической конверсии военно-промышленного комплекса (ВПК), его преобразование в новую реальность – комплекс научно-технологический (НТК). Трансформации, предусматривающей при серьезном сокращении промышленного производства сохранение его квинтэссенции: научно-технологической базы, а также отдельных, критически важных и приоритетных для обороны и экономики производств, обладающих к тому же в ряде случаев солидным экспортным потенциалом.

Наконец, радикальной модернизации подлежит вся оргсхема научной деятельности. Здесь предстоит перейти от прежнего, фактически безрискового режима деятельности научно-исследовательских учреждений (к примеру, нынешняя административная оргсхема РАН) через распространение идеологии корпоративного риска к практике максимального разделения ответственности (сетевая оргсхема), что позволяет выстроить функционирование этих организаций в режиме интенсивной обратной связи.

В настоящее время в России параллельно существуют три типа научно-исследовательских организаций: административные, рыночные и сетевые. Причем не столь уж редкой является ситуация, когда одни и те же специалисты работают во всех трех типологических группах. Актуальная задача – выведение науки из-под власти административных, бюрократизированных структур и трансформация ее в гибкую, полифоничную, самоорганизующуюся среду сетевого сообщества (включая развитие транснациональных миникорпораций), сделав основой научного поиска и объектом государственной поддержки не учреждения как таковые, а активно действующих творческих персонажей.

Устойчивое инновационное развития невозможно без решения проблемы воспроизводства ресурсов и повышения их качества, т.е. радикального обновления всей системы образования, формирования идеологии и институализации разветвленной системы перманентного образования.

Речь, таким образом, идет не о «второй индустриализации» страны, и даже не о сохранения в нынешней сложной ситуации наиболее прогрессивных черт российской экономики, сближающих ее с мировым технологическим сообществом, но о последовательной генетической конверсии эклектичной и экстенсивной социально-экономической реальности в новое, интенсивное качество, т.е. о создании целостной системы творческого континента Россия.

Национальная инновационная инициатива как основа нового социального контракта

1.

Политическая атмосфера в России-РФ начала XXI века производит странное, отчасти парадоксальное впечатление: страна интенсивно осваивает просторность новизны, однако футуристический восторг изрядно подувял, будучи приправлен ощущеньем застоя, исторической паузы и даже местами архаизации социокультурного текста. Мы наблюдаем деградацию, «таяние», частичный распад недавно усвоенного языка, мутацию «классической» политико-правовой культуры, явление причудливых артефактов и квазипартийных химер, драматичное преображение идеалов, перерождение институтов и концептов: публичной политики, представительной демократии, среднего класса, гражданского общества.

Смысловой вакуум, образовавшийся в стране, а равным образом и складывающийся в мировом сообществе устойчиво-негативный образ России, не носят, однако же, характера фатальной неизбежности. Альтернативой (и частичной компенсацией) подобному образу является прочтение российского общества как творческой среды, как пространства «Инновационной России», способного сыграть сугубо позитивную роль в мире XXI века, а также при выработке новой формулы социального контракта между властью и народом.

Для подобного утверждения существует ряд оснований.

Это, во-первых, уже упоминавшаяся выше склонность жителей России к нестандартному мышлению и поведению, что имеет как негативную, так и позитивную сторону. Для российской истории и общества вообще характерны атмосфера творчества и повышенная креативность, причем подобная самоидентификация в настоящее время весьма позитивно воспринимается населением, ощущающим острый дефицит позитивных смыслов. Специфика эта выражается как в привычных формах инновационной деятельности: научных исследованиях, изобретательстве, инженерных решениях, но сплошь и рядом она имеет также нестандартные проявления. Оставив за скобкой ее негативные проявления, отметим что инновационный тренд вполне укладывается в основное русло процессов становления постиндустриального мира, в частности, отчетливой тенденции к расширению понятия интеллектуальной собственности, включающей в себя не только естественнонаучную или социогуманитарную сферу – в самом широком их понимании, – но и иные, в том числе достаточно экзотичные формы интеллектуальных (креативных) продуктов и технологий, а также культуру, искусство, шоу-бизнес и т.д.

В последние десятилетия существования коммунистической России-СССР именно достижение в инновационной сфере начинали смутно осознаваться обществом как альтернативная основа легитимации режима и реальный ген социального творчества, как основа для формирования российского постиндустриального «нового класса».

Долгосрочный геоэкономический маршрут России вряд ли пролегает исключительно в сфере торговли сырьевыми ресурсами, что связано с определенными проблемами в поддержании – а тем более наращивании – уровня их добычи. И, кроме того, чревато перманентной стратегической уязвимостью. Сомнительно также успешное участие России в мировом разделении труда как страны, способной освоить и уверенно поддерживать широкий спектр промышленной активности (вследствие слабой конкурентоспособности по ряду объективных обстоятельств).

Кроме того, предкризисное состояние мировой экономики в целом благоприятствует старту подобной инновационной стратегической инициативы. Ряд отраслей мирового хозяйства испытывает заметную нехватку фундаментальных инноваций, и, прежде всего, – энергетика, где явно нарушилась инновационная цикличность (в частности, связанная с развитием ядерной энергетики). Причем дефицит особенно отчетлив как раз не в области технологий оптимизирующих нововведения, где позиции России не столь сильны, а именно в сфере фундаментальных инноваций. Застой фундаментального научно-технического прогресса становится все более явным фактом, являясь, в своей основе, стартовым механизмом предчувствуемого глобального экономического кризиса.

Наметились также серьезные трансформации в социогуманитарной сфере – области, куда активно смещается инновационная динамика. Здесь разворачивается борьба за ту или иную версию социального и культурного прочтения цивилизационных кодов третьего тысячелетия.

Выстраивание образа Новой России в мировом сообществе как России интеллектуальной, инновационной, перспективно и с точки зрения действенной альтернативы нынешнему бессодержательному либо криминально-враждебному ее имиджу за рубежом. Но, пожалуй, еще важнее создание перспективной основы для нового социального контракта внутри страны, формулируемого не на основе дискредитированного стереотипа «новых русских» или идеи аморфного и призрачного «среднего слоя», но динамично развивающегося постиндустриального «нового класса».

2.

Не менее серьезной проблемой является своевременное определение тех «подводных камней», с которыми столкнется реализация данной стратегической инициативы.

Конфликт «либерально-западнического» и «традиционалистского» концептов трансформации России, с которыми связаны определенные политические и иные групповые интересы, играет в данном контексте как очевидно отрицательную, так – хотя и менее очевидную – положительную роль. При умелой реализации стратегической инициативы она способна до известного предела объединить вектора обеих конкурирующих в российским обществе идейных направлений в рамках единой национальной стратегии – нового патриотизма, придав тем самым второе дыхание российской политической мысли и обозначив  выход из наметившегося смыслового тупика.

Конечно, определенным и, надо сказать, весьма серьезным препятствием является нынешнее, достаточно сложное состояние российского инновационного комплекса, что предполагает интенсивные усилия по его осмыслению, реструктуризации и трансформации в современную национальную инновационную систему (НИС). В свою очередь это связано с определенными тяготами и издержками. Тем более что в радикальной реструктуризации российского инновационного комплекса (РИК) на деле не слишком заинтересован ряд держателей ее важных активов. Речь идет о части директората оборонных предприятий и некоторых лицах, занимающих влиятельные позиции в широком диапазоне социальных институтов, так или иначе связанных с инновационной сферой: от Академии наук до многоярусной российской системы образования.

Наконец, укрепление источника неконтролируемых извне инноваций мирового значения может встретить определенное сопротивление также со стороны влиятельных группировок мировой элиты (но необходимо отметить и вероятность поддержки со стороны других группировок). Под эту «тень» подпадают в основном военно-технические и в определенной мере естественно-научные направления инновационной сферы (да и сам принцип наличия «пространства неконтролируемых инноваций»), и в гораздо меньшей степени развитие «мягкой» и социогуманитарной инноватики.

3.

Нововведения в экономической и социальной практике, наряду с развитием человеческого капитала – императив национальной стратегии России, направленной на обеспечение внутренней стабильности общества и сохранение страной значимых позиций в группе развитых государств мира.

Вокруг этой смысловой нити российского космоса обустраивается и сосредотачивается ее расползающийся организм, обретающий в подобном контексте целесообразность и перспективу. Инновационно ориентированный строй, способствуя гармонизации российской экономики, одновременно обеспечивает предпосылки для стратегического партнерства в геоэкономической среде Нового мира, создавая объективные резоны считаться с Россией, учитывать ее интересы при реализации тех или иных экономических/политических проектов на международной арене.

Творческий фермент, целенаправленно вводимый в тело национального хозяйства, может, правда, показаться слабым утешением, если измерять его непосредственное хозяйственное значение, практическую отдачу (тем более, на первых порах) с той ситуацией, которая развилась за последние десятилетия в экономике России и сложившимся могучим организмом топливно-энергетического комплекса. Речь, однако, не идет о том, чтобы отодвинуть в сторону другие направления деятельности или меры по реформированию экономики страны. Тут важно понять, о чем собственно ведется разговор, что именно закладывается в рамках мегапроекта в основание российского хозяйства и социальной конструкции. Это не решение всех российских бед и проблем, а скорее – путеводная нить в динамичном «хаосе» нового геоэкономического порядка на планете. Нить, в чем-то схожая с генетическим кодом, который, имея весьма малый удельный вес в живом организме, тем не менее, делает его соразмерным, гармоничным, самоорганизующимся, живущем и движущемся в окружающем мире.

В данном контексте, помимо российского опыта, стоит вспомнить об истории организации «больших проектов» в других странах и исторических обстоятельствах (наподобие «Манхетэнского» или проекта «Аполлон»). Или, к примеру, о социальной системе киббуцев в Израиле, о повседневности знаменитой Силиконовой долины, а также о специфике всего калифорнийского мироустройства. Так же как о «Рисерч Трайэнгл парк» в Северной Каролине; о японском проекте «Технополис», осуществленной реальности Цукубы и Ацуги – со всеми их достоинствами и недостатками. О корейском проекте Даедука, китайском Шень Жене и тайбейском Хсин Чу; о Лувэне в Бельгии и о французской Софии, о современных Вандее и Гренобле; о Силикон Глене в Шотландии и Милтон Кейнсе в Великобритании (да заодно и обо всей англосаксонской системе университетских кампусов), о современных ирландских и североавстралийских проектах или об «информационном поселении» появившемся в конце прошлого века на Африканском континенте под Каиром.

Безусловно, потребуется умная организация весьма специфичного экспорта продукции интеллектуальной экономики (наряду с традиционным экспортом сырья и изделий), внесение серьезных корректив в охрану российской интеллектуальной собственности как внутри страны, так и за ее пределами, во внешнеэкономическую политику, создание естественных предпосылок для активного соучастия России в формировании – пусть не сразу – «правил игры» глобального интеллектуального и инновационного рынка, развитии механизмов мониторинга и управления интеллектуальной собственностью в России и за рубежом.

Диапазон необходимых мер и усилий на начальном этапе: от установления режима наибольшего благоприятствования для уже стихийно сложившихся форм сотрудничества с зарубежными партнерами отдельных исследователей, микроколлективов, венчурных фирм и сетевых структур до создания своеобразного «геоэкономического зонтика» – гибкой и полифункциональной Национальной инновационной корпорации, реализующей стратегический вектор и транслирующей покровительство государства.

Кроме того, развитие интеллектуальной экономики стимулирует становление соответствующей социальной инфраструктуры, культурных и образовательных центров, многообразной комплексной индустрии, обслуживающей ее потребности и коммерциализирующей результаты.

Социальный эффект включает в себя как выдвижение нового типа организаций (сетевых, малоформатных, комплексных, слабосвязанных, сверхгибких, транснациональных), так и распространение моделей поведения представителей российского постиндустриального «нового класса» (ср. системный социальный эффект от распространения стереотипа «нового русского» в России 90-х годов). Равно как и соразмерное выстраивание вокруг образующейся творческой сердцевины иных видов экономической и общественной практики. Интеллектуальное сообщество страны, обретая устойчивое социальное измерение, улучшая качество среды обитания, явилось бы питательным бульоном для других форм творческой и инновационной деятельности.

4.

Что становится лейтмотивом президентской повестки дня в новых, складывающихся на глазах обстоятельствах? Привычный реестр: «вступление в ВТО», «развертывание реформы ЖКХ», «монетизация пакета льгот», «формирование единого и управляемого информационного пространства» и т.д., и т.п., т.е. список в чем-то существенном все более походящий на роковую «банановую кожурку» для нынешних структур власти? Или возникнет некий новый социальный сюжет, способный – своим позитивным или негативным характером – объединить общество и власть

Актуальный вопрос – кто первый в сложившемся политическом истеблишменте России поднимет знамя «Инновационной России»? Хотя нельзя полностью исключить и вероятность того, что данный концепт станет козырной картой нового влиятельного игрока на политическом поле.

Для полноценной реализации рассматриваемой стратегической инициативы «интеллектуальной мобилизации» понадобиться не только пресловутая политическая воля, но также и понимание, и системная поддержка со стороны влиятельных политических/экономических кругов; ее одобрение, принятие населением страны; конструктивная позиция зарубежных партнеров. Необходима, кроме того, соответствующая умная и умелая информационная (PR) кампания. В случае реализации данных условий российская инновационная инициатива может быть воспринята также как основа для долгосрочного консенсуса элит, формирования «новых правил игры», с известной долей аналогии по отношению к «Новому курсу» Рузвельта.

Кроме того, инициатива предоставляет стране уникальный шанс частично заполнить образующийся вакуум в интеллектуальной архитектуре XXI века, разбавить ее перенасыщенность отрицательными концептами «мирового терроризма», «государств-изгоев», «оси зла», «глобального кризиса» и т.п.

Детальная же разработка инициативы «Инновационной России» в качестве стержня национальной стратегии предполагает комплекс дополнительных мер и действий, направленных на реабилитацию стратегического мышления, поиск и опознание новых организационных моделей и управленческих кодов действия, развитие перманентных образовательных систем высокого уровня компетенции, обеспечивающих соответствующую интеллектуальную и профессиональную подготовку представителей российского «нового класса».

Резюме

В XXI веке «великие потрясения» становятся достоянием не только России, но всего мира. Происходящие события, равно как и прогнозы указывают на вероятность развития экономических (и политических) турбулентностей. Один прогноз из современного сундука Пандоры уже реализовался. Речь идет о кризисе цифровой экономики, связанным со значительной переоценкой ее активов. Другой широко обсуждаемый сюжет – вероятные неприятности в мировой финансовой сфере. Третий всадник экономического Апокалипсиса – контур глобального энергетического кризиса. В сложившейся ситуации аналитикам приходится пересматривать стереотипы, отказываться от привычных моделей. И, пожалуй, самым ярким заблуждением следует признать тезис о взрывном характере инновационных процессов на пороге третьего тысячелетия.

Россия – своеобразное геоэкономическое пространство. Ее экономика парадоксальным образом соединяет структурные черты как сырьевого Юга, так и высокотехнологичного Севера. Национальный проект «Инновационная Россия» направлен на сохранение и развитие прогрессивного смыслообразующего начала российского общества, фундаментального ресурса ее экономики – творческого дара, фермента, способного в случае исторического шанса трансформировать ситуацию в стране в позитивном направлении. Детальная разработка инициативы «Инновационной России» в качестве стержня национальной стратегии предполагает комплекс дополнительных мер и действий по развитию культуры «нового российского класса», тесно связанного с постиндустриальным производством и бытием.

* Человек-предприятие